– Может, объяснишь, наконец? – говорит Иеремия.
Натан идет к машине, вынимает из багажника ритуальный подсвечник – ну, какой был на шекелях старого образца (не знаю, как сейчас – В. Л. и зажигает все свечи. Лицо Иеремии мрачнеет. Он понимает, что присутствует при весьма серьезной церемонии. Натан достает из кармана мятую шапочку типа кипы, напяливает себе на макушку, и, вытащив из другого кармана мятый листок, что-то читает.
– Я что-то читаю я что-то читаю, – читает он на иврите.
– Читаю, читаю, читаю, читаю, – читает он на иврите.
Натан читает поминальную молитву, и Иеремия, – чье лицо машинально вытягивается (он, в принципе, врубается в ситуацию, причем довольно поздно для человека, пару часов назад рассуждавшего о своем расовом преимуществе в виде быстроты реакции – прим В. Л., – крестится было, но, спохватившись под укоризненным взглядом коллеги, застывает в позе «футболист ждет штрафной».
Натан, отчитав молитву, гасит свечи. Крупно показаны гаснущие язычки пламени. Лица агентов. Из-за игры света – солнце-то садится – они выглядят так, будто их вырубили из камня.
Общий план долины. Два человек сталкивают машину в овраг, что-то бросают сверху.
На контрасте с погасшей долиной овраг ярко вспыхивает.
***
Крупно – чек с циферками и обозначением товаров на румынском.
Чек слегка дрожит. Камера отъезжает, мы видим, что это чек в руках Натальи. Она поражена:
– Ничего себе! – восклицает Наталья.
– Сорок баксов за вот это дерьмо?! – восклицает она.
– Пополам! – говорит он.
Лоринков качает головой. Разводит руками:
– Уговор был, что за еду платишь ты, – говорит он.
– Бизнес есть бизнес, – с удовольствием и подчеркнуто по-американски говорит он.
Общий план. Наталья и Лоринков сидят в темном кафе а-ля «пещера разбойников», которыми уставлены все провинциальные дороги Молдавии. На столе пара тарелок, остатки хлеба, соль в жестянке, нарезанные четвертушки бумаги. Очевидно, что сорок долларов пара тарелок борща в таком месте стоить не может. Но – стоит, что доказывает ек. Наталья, пораженно качая головой, вынимает деньги, кладет на стол.
– Такая бедная страна и такие цены! – говорит она.
Лоринков грустно кивает. Говорит:
– Может, сто…
– Нет, никакого повышения! – говорит Наталья.
Лоринков пожимает плечами.
– Можно сейчас попутку поискать, – говорит он.
– Машиной в Ларгу быстрее доберемся, – говорит он.
– Может, переночуем тут где-то? – говорит Наталья.
– Да и хотелось бы через одно село еще заехать, – быстро, незаинтересованно и равнодушно говорит она.
– Вот как? – говорит Лоринков заинтересованно, уж больно незаинтересованно сказала это Наталья.
– Ну да, эти… – говорит Наталья.
– Что? – говорит Лоринков.
– Ну, месть, – говорит Наталья, насупившись и посерьезнев.
– А, – говорит Лоринков.
– Что же сразу-то не сказала? – говорит он.
– Ну, раз так все складывается, давай сначала найдем потомков этого… – говорит Наталья с ненавистью, пытаясь при этом выглядеть убедительно
…(но получается у нее вяло, вроде гнева французского интеллектуала по поводу сербского шовинизма, вроде и гневается, а на самом деле по фигу, и куда важнее, что будет на ужин, утиная грудка или гусиная печень, ну и, конечно, «Шабли», о-ла-ла, бедные албанцы, о, этот тиран Милошевич… его поймали?…давай откроем бутылочку «периньон» по этому поводу… на самом-то деле я просто хочу выпить… а потом отчпокай мне минет Мари, я повышу тебе жалование в следующем году… ах, да, бедные албанцы!… – да, мы разболтались, но ведь так и полагается французскому интеллектуалу, которого мы стилизуем… – прим. В. Л.).
– Платишь ты, – говорит Лоринков, пожав плечами.
У него вид человека, который забрел ночью на железнодорожный вокзал, хорошо выпил в кафе, а потом протрезвел и перестал находить общество случайных знакомых приятным. Лоринков выглядит как человек, который не понимает, что происходит, и жалеет, что ввязался в это. Впечатление усиливается, когда он говорит:
– Ни хера не понимаю, что происходит, – говорит он.
– Я уже жалею, что ввязался во все это говно, – говорит он.
– История какая-то… мутная, – говорит он.
– Месть какая-то, могилы, Ларга сраная, – говорит он.
Наталья смотрит на него слегка испуганно, но требовательно. Так, вероятно, смотрела древняя еврейская женщина на Ирода, требуя голову Крестителя – с жаждой крови, но осознанием того, что голову могут отрубить и ей.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу