Ярослав Питерский - Падшие в небеса

— И вообще по секрету я вас сказу батюшка, с таджиками этими, басурманами как вы говорите и работать-то выгоднее. У них и зарплата в два раза меньше и я вот получу больше. И еще: к расходным материалам они бережнее относятся¸ никогда не артачатся и все выполняют. Так вот батюшка! Отец Андрей махнул рукой и опять глубоко вздохнул:

— Ладно, если уж так говоришь, пусть работают,… только вот не правильно это!

Если тебя послушать так скоро наши люди и работать не будут! Как же? Все-таки не все деньги-то решать должны.

— А вот это батюшка, уже ваша работа! Наставлять на пусть истинный, овечек заблудившихся. Это уже ваша работа батюшка. Моя, проблемы с растворами и кирпичами решать, а ваша — ум нашему народу поправить. Только вот я подозреваю батюшка, что у вас это ой как не сразу получиться, ой как не сразу! Отец Андрей, осмотрел с ног до головы этого человека. Ухмыльнулся и грустно спросил:

— Ты крещенный?

— А как же, вот и крест есть! — Толик расстегнул рубашку и вытащил большой золотой крестик на толстой цепочке. — Вот он мой крест! Вот! Отец Андрей покачал головой и молвил:

— А молитвы-то, какие знаешь? В церковь-то ходишь?

— А как же, знаю: отче наш,…. — Толик осекся. — Больше, правда, не знаю. Но вот в церковь хожу и, свечки ставлю, и за здравие и за упокой! У меня, кстати, недавно бабка померла. Так вот я за нею даже поминальную службу заказал! Отец Андрей грустно улыбнулся, он перекрестил Толика и зашептал:

— Молись. Молись, как можешь. Это все, что тебе остается. Молись и быть может, Бог простит тебя. Он добрый.

Но его тихи слова утонули в шуме работающей бетономешалке. Толик их не услышал и лишь благодарно закивал в ответ, делая вид, что все понял. Отец Андрей отошел от него и обернулся, он посмотрел на церковь. Она как показалось ему, словно живая, вздыхала объятая сеткой лесов и стеллажей. Церковь как-то напряглась, отец Андрей чувствовал это. Она словно, понимала — то, что происходит: и ее ремонт, и все остальное, это лишь начало, это лишь предпосылка к чему-то грандиозному и может быть не совсем радостному. Вновь засияют кресты на куполах. Вновь засветится алтарь, но это не все! Это еще лишь пролог к очень трудным временам! Она словно чувствовала, что ей придется вновь работать. Причем работать на износ. В нее будут приходить люди, много людей! Отец Андрей знал, что люди обязательно сюда будут ходить. Но с каким сердцем? Что их будет сюда толкать? Чувство внутреннего дискомфорта, жажда очиститься, желание прикоснуться к Богу? Нет! А если вовсе не это? А если это просто мода?! Просто традиция?! Просто новое совсем забытое старое течение — ходить в церковь?! Вера — обращенная в традицию? Что может быть страшней? «Вера — ставшая каким-то атрибутом жизни грешников? Они живут и не понимают, что они свою веру превратили в атрибут своей никчемной мещанской жизни! Погрязли в грехах и думают, что вот эти вояжи в церковь делают их добрее и лучше?! Что может быть страшней этого?» — содрогнулся отец Андрей. — «Коммунисты развратили людей внутренне. И то, что они сломали церковь это не самое страшное, они сломали внутреннюю структуру человеческой души! Вот что самое печальное! Три поколения русских людей лишились возможности говорить и заботиться о душе! Бездушный народ это похлещи любой ядерной бомбы!» Сможет ли он, священник, объяснить этим людям, совсем еще молодым людям, что крестясь церкви и ставя свечки у алтаря — еще не значит верить в Бога? Еще не значит искупать грехи! И что: после службы нельзя идти в магазин покупать водку и напиваться до поросячьего визга. Что нельзя материться и драться в очереди за святой водой на крещенье. Что нельзя отбирать пенсию у своей бабушки, что бы купить себе новые сапоги или джинсы! Сможет ли он объяснить этим людям в этой обновленной и многострадальной церкви? Трудно, как будет трудно, это настоящая война, война за правду, война за доброту, война за милосердие! «Стоп, а разве за милосердие можно воевать? Разве за доброту можно биться? Можно! Интересно, а сколько горя она видела? Сколько трагедий разыгрывались, в эти стенах?»

Отец Андрей вновь рассматривал церковь. Один из рабочих таджиков, там наверху, у самого купола, клал кирпичи и краем глаза косился на священника. Отец Андрей чувствовал, азиат лукаво улыбался. Солнце светило ему в спину и был виден лишь темный силуэт этого человек. Но отец Андрей знал, рабочий улыбается. В этот момент до руки священника кто-то дотронулся. Отец Андрей вздрогнул, рядом с ним стояла пожилая женщина, певчая из церковного хора. Она виновато улыбалась.