Ярослав Питерский - Мятежный август

Где-то в Восточной Сибири… 19 августа 1991 год.

9 часов. 30 минут. Местного времени.

Август – мудрость природы. Период, когда невидимая граница зрелости лета и старости года начинает проявляться в буйности последних, теплых дней и контрастности неба. Когда дневная жара, сменяется первыми заморозками ночи, когда люди, еще не отошедшие от тепла, с тревогой осознают, что скоро осень, а за ней и неминуемый холод зимы. Август, время, когда еще можно успеть, но, скорее всего, это вряд ли получится…

Старший лейтенант милиции Валерий Редькин – высокий худой тридцатипятилетний мужчина, шел из РОВД с дежурства домой в плохом настроении. И хотя погода была прекрасная, состояние у Редькина все же было скверное. Гудела, словно чугунная голова, во рту стоял климат пустыни Сахара. Язык прилипал к зубам. Дежурство Редькина прошло удачно. Он отработал в суточном наряде одним из оперов. За смену в РОВД возбудили всего лишь семь уголовных дел, да и то из них, две квартирных кражи и одну « сто восьмую » – « тяжкие телесные повреждения», в простонародье подкол. Пьяный муж в порыве ревности, пырнул ножом свою жену. Остальное все было мелочью, начиная с хулиганства, заканчивая ношением холодного оружия. Уже в 12 ночи вся опергруппа была свободна. Уединившись в своем кабинете, Редькин с напарником и эксперт основательно накачались двумя бутылками водки и тремя вина с экзотическим названием « Трибана».

Утром, сдав дежурство, Редькин переоделся в гражданку и двинул из отдела. Направление движения было бесцельным. Жена ушла на работу, поэтому куда идти Редькин не знал.

Пройдя от отдела, по аллеи до самого близ лежавшего вино-водочного магазина с причудливым номером один, Редькин остановился. Винный отдел был закрыт и что самое печальное, возле него никто не толкался.

Обычно Редькин определял, наличие спиртного внутри торгующей точки по местным бродягам, суетящимся возле магазинов. Этому его научила «перестройка» Горбачева, с его «антиалкогольной политикой». Бродяги и бомжи – это барометр наличия в магазине алкогольной продукции. Если они находятся возле винотдела, значит скоро его откроют и что-то будет продаваться, если нет! Бомжей, как назло не было.

Вообще в это погожий день народ словно вымер. На улицах никого. Редькин устало поморщился. Голова загудела с еще большей силой. Потолкавшись возле закрытой, весьма обшарпанной двери винотдела, Редькин повернулся в сторону часовой будки, которая стояла рядом. Там работал его заядлый друг Толик Стрельников. С ним они были знакомы давно. Редькин, не редко выручал Толика, вызволяя его из медицинского вытрезвителя, куда часовщик частенько попадал. Толик за это платил ему самым дружеским расположением и иногда ремонтировал сломавшиеся у Редькина дома часы, но чаще накачивая его водкой и вином в этой самой часовой будке. Редькин выпивал часто. Но алкоголиком он себя, как и многие пьющие в России мужики не считал. Он считал, что в этой стране не пить просто нельзя.

Ставни часовой были открыты. «Значит здесь» подумал Редькин и смело двинулся в часовую. Открыв дверь, он увидел до боли знакомую картину. Весь пол был завален шелухой от рыбы и окурками. На столе творился самый настоящий погром. По углам валялись пустые бутылки. Сам Толик с лицом цвета цементного раствора, с заплывшими глазами сидел на своем крутящемся стуле. По его виду Редкин понял, что вчера тут творились «великие» дела.

– А, Редя! – выдавил из себя Толик.

Редькин понял, что ему не то, что говорить, даже думать было больно:

– Здорово Толян. – Редькин устало плюхнулся на стул. – Как дела? Впрочем, можешь не отвечать, мы с тобой друг друга давно знаем и понимаем все без слов.

– Что, то же с похмелья?

– Не говори, с дежурства. Полночи бухали, голова раскалывается. У тебя ничего нет?

– Только что все сусеки оскреб, не граммульки. И Зойка сука не дает. Даже за стольник! Я к ней и так и сяк, а она стерва, нет и все! – Зойка работала продавцом в винотделе.

– Что придумать? Может, у цыган водки возьмем? А Редя?