Ярослав Питерский - Падшие в небеса

— Это все наговоры! Нет такого! — сурово ответил отец Андрей.

— Ладно, не хотите про это слушать так про другое могу рассказать, вот например знакомый есть у меня, так он хотел свою машину освятить, что б мол в аварию не попасть, и что ж? Пошел к батюшке а тот такую цену заломил… вроде как прейскурант есть цена больше в зависимости от марки машины, дорогая иномарка стоит на порядок выше чем Жигули например.

— Вы что ж уважаемый пришли сюда ко мне рассказать какие у вас в Красноярске священники плохие? — обиженным тоном спросил отец Андрей.

— Нет, что вы батюшка, я пришел исповедоваться к вам. Именно к вам. А почему к вам я рассказал. Такие как вы священники и есть самые чистые и натуральные. И есть самые, к Богу близкие. Потому как несете вы свой крест не за плату, а за веру! Вы не испорчены нашим больным обществом потому как общество портится именно в больших городах, а тут в деревнях оно просто вымирает. Вот я к вам и пришел. Вы тут вдалеке от большого города с его соблазнами просто спасение для настоящих верующих. Отцу Андрею было приятно слышать такие слова. Он, довольный, улыбнулся в свои пышные усы с бородой и, погладив крест, спросил:

— Как зовут тебя, сын мой?

— Меня? Меня зовут Павел Сергеевич Клюфт. Священник еще раз осмотрел с ног до головы прихожанина и тихо добавил:

— Значит Павел Сергеевич…. Интересные вещи вы говорите. Хм, есть некая правда в них. И все же обида, обида сквозит в твоих словах. Словно ты обижен, словно на весь мир. Не хорошо это.

— Да не обижен я батюшка, мне и обижаться-то, уже смысла нет. Жизнь в закате моя. Просто не справедливо это. Не справедливо. Когда даже в церкви начинают лгать.

— Ну, сын мой, ты уж сильно перегибаешь. Как это лгать? Ты все начинаешь черной краской мазать, — вновь обиделся отец Андрей. Клюфт вновь перекрестился и, посмотрев вверх, тихо сказал:

— Простите батюшка, если обидел! Не хотел я, просто вот говорю, что на душе у меня накипело. Вот вам и говорю.

Отец Андрей подошел к Клюфту и, положив руку ему на плечо, миролюбиво ответил:

— Хорошо, хорошо, если тебе есть что сказать. Скажи сейчас. Молчать и носить в себе не надо. Ты как-то очень напряжен, как я вижу.

— Да, много противоречий в душе моей.

— А ты вот почему-то противоречия с церкви начал, зачем?

— Да как сказать батюшка. Как сказать. Вот, например и тут не все, так как должно быть.

— А как должно быть?

— Ну, вот например батюшка ответьте мне. Почему священники говорят одно, а делают другое?

— Не пойму тебя сын мой?

— Да просто все. Вот, например Христос ничего не говорил про храмы золоченные, про алтари серебряные, про рясы расписные, золотом шитые, про колпаки блестящие. А оно есть?! Христос вообще не говорил про священников, он про человека и Бога отца говорил. Говорил, что ему надо поклоняться и верить в него! Приходить в храм и верить. И все. А священники говорят, что они избранные и именно они могут до Бога донести просьбы! Так? Кто им дал право это делать? Они сами? Отец Андрей грустно улыбнулся и, погладив в очередной раз свой крест, тихо сказал:

— У тебя мысли протестантские. Такое уже говорили люди. В Европе, в средние века. Говорили и церковь раскололась. Их церковь раскололась.

— Вот батюшка вы уже делите церковь на ИХ и НАШУ. А это тоже как я считаю не правильно.

— Это не я делю, это они сами разделили. А у нас церковь одна, и называется она православная. И в словах этих все сказано, право и славие. Это правильные слова. Но ведь ты сюда пришел не только за этим?

— Да батюшка, да уж извините, я, что-то много говорю. Просто вот некому сказать такое.

— Вы что ж, одинокий?

— Нет, внук у меня есть. Живем вроде вместе.

— А жена, дети?

— Жена и дочь умерли.

— Извините, боль я вам причини, — погрустнел отец Андрей.

— Да ничего. Отец Андрей огляделся по сторонам и, перекрестившись, положил руку на плечо Клюфту:

— Я вот что предлагаю, пойдемте ко мне в молильню напротив храма. Там посидим, чай попьем. Вы мне выскажетесь. Я вам совет дам… если смогу.

— Нет, батюшка, я хотел бы тут в храме…

— Почему? — удивился отец Андрей. — Тут и ремонт-то не доделан, вон как краской пахнет, — священник махнул на бочки в углу.

— Я уж говорил, я эту церковь видел, куда в более печальном виде… в тридцать седьмом…

— Вижу, тяжело тебе в жизни пришлось, прошел ты испытания трудные, суровые, коль в тридцать седьмом здесь как в тюрьме сидел. Ну, коль так, что ж… говори, что тяготит тебя и, что мешает жить. Какой грех, считаешь, ты совершил? Клюфт посмотрел по сторонам. Затем склонил голову и как-то неестественно, словно он был робот, коряво и некрасиво опустился на колени. Перекрестившись, Павел Сергеевич сказал: