Чак Паланик: Дневник

А из гостиницы доносится голос телерепортера:

– Дамы и господа, снятие занавеса.

– Под замок. Отпечатки. Дело, – командует детектив. Хлопает блюстителя порядка по спине и добавляет. – Я схожу внутрь, гляну, о чем был весь этот шум.

ЕСЛИ ВЕРИТЬ ПЛАТОНУ, мы живем в цепях в темной пещере. Мы прикованы, поэтому можем видеть только заднюю стену катакомбы. Можем различить только тени, мечущиеся по ней. Это могут оказаться тени чего-то, что движется снаружи пещеры. Могут оказаться тенями людей, прикованных рядом.

А может быть, каждый из нас видит только собственную тень.

Карл Юнг называл это эффектом тени. Он сказал, что мы не способны рассмотреть окружающих. Вместо этого мы видим аспекты собственной личности, отброшенные на них. Тени. Проекции. Наши ассоциации.

Как старые художники, которые садились в темной комнатушке и обводили картинку того, что стояло за крошечным окном, в ярком свете солнца.

Камера обскура.

Не точный образ, но зеркальный, или вверх ногами. Искаженный зеркалом или линзой, через которую он падает. Наше ограниченное личное восприятие. Наш крошечный багаж знаний. Недоделанное образование.

То, как зритель определяет видимое. То, как художник мертв. Мы видим то, что нам хочется. Мы видим лишь себя самих. Все, что нам может дать художник – вещь для осмотра.

Просто на заметку: твоя жена арестована. Но она это сделала. Они это сделали. Мора. Констенс. И Мисти. Они спасли ее ребенка, твою дочь. Она спасла себя саму. Они спасли всех.

Блюститель порядка в коричневой форме отвез Мисти через паром на континент. По дороге этот блюститель зачитал ей права. Передал ее другому блюстителю порядка, снявшему с нее отпечатки пальцев и обручальное кольцо. Мисти осталась в свадебном платье, блюстительница отобрала у нее сумочку и туфли на высоком каблуке.

Вся ее бижутерия, украшения Моры, их общие украшения, все осталось в доме Уилмотов в обувном коробке Тэбби.

Эта вторая блюстительница порядка дала ей одеяло. Эта блюстительница была женщиной ее лет, с лицом в виде дневника из морщин, берущих начало у глаз и напутанных между ртом и носом. Блюстительница порядка заглянула в бланки, которые заполняла Мисти, и спросила:

– Вы художница?

А Мисти отозвалась:

– Угу, но только до конца этой жизни. Потом – не буду.

Блюстительница провела ее по старому бетонному коридору к железной двери. Отперла дверь со словами:

– Отбой уже был.

Распахнула железную дверь и ступила в сторону, и тут-то Мисти увидела вот что.

То, чему не учат на худфаке. Что ты всегда в ловушке.

Что голова твоя – пещера, а глаза – ее вход. Что ты живешь внутри своей головы, и видишь только то, что хочешь. Что ты просто наблюдаешь тени и выдумываешь им собственный смысл.

Просто на заметку, вот оно где было. В вытянутом прямоугольнике света от раскрытой тюремной двери, надпись на дальней стене маленькой камеры гласила:

«Раз ты здесь, значит, ты снова проиграла». Подписано – Констенс.

Округлый и широкий почерк, любящий и заботливый, во всем ее почерк. Мисти никогда не была здесь, но здесь она оказывается в итоге, снова и снова. Потом она слышит звуки сирен, протяжные и отдаленные. А блюстительница порядка говорит:

– Я скоро вернусь и к вам наведаюсь, – блюстительница делает шаг наружу и запирает дверь.

Высоко в одной из стен окошко, слишком высоко, Мисти не дотянуться, но оно должно выходить на океан и остров Уэйтензи.

В мерцающих оранжевых отблесках из окна, в танце света и тени на бетонной стене против окошка, в этих отблесках Мисти известно все, что было известно Море. Все, что было известно Констенс. Мисти знает, что их всех надули. Так же, как знала способ нарисовать полотно. Как Платон, который утверждает, будто нам уже все известно, просто нужно вспомнить. То, что Карл Юнг называет вселенским подсознанием. Мисти помнит.

Как камера обскура переносит картинку на холст, как действует ящичный фотоаппарат, окошко камеры проецирует мешанину оранжевого и желтого, огня и теней, в очертания на дальней стене. Слышны лишь сирены, видно лишь пламя.

Горит Уэйтензийская гостиница. С Грэйс, Гэрроу и Тэбби внутри.

Ты чувствуешь?

Мы были здесь. Мы здесь. Мы будем здесь всегда.

И мы снова проиграли.

НА УЭЙТЕНЗИЙСКОМ МЫСУ Мисти останавливает машину. Тэбби сидит рядом, обвив руками урну. С бабушкой и дедушкой. С твоими родителями. Грэйс и Гэрроу.