Михаил Найдич - Утренняя повесть

— То есть как?

— Очень просто. В этом и заключается американка…

Он инстинктивно схватился за резинку трусов: не пойду ли я еще дальше в своих требованиях? Но трусы я ему великодушно оставил.

Мы стали подниматься по каменным ступенькам. На набережной было людно. Денис шел сзади и беззвучно смеялся: в его руках узелок — штаны и рубаха Соколова.

Мы пересекли набережную и парк. Вышли на проспект. Я старался не замечать умоляющих глаз Соколова. Наконец, он прошипел:

— Жестокий ты человек, Севгей.

— Что ты! Был бы жестоким, я бы у тебя потребовал… знаешь что? Чтобы ты в кружки больше не записывался.

— И учился без плохих оценок, — добавил Денис, — и не списывал контрольные.

— Ты же сам мне давал! — огрызнулся Фимка.

— А что делать, ежели такая дубина тонет!..

Толпа вокруг нас, между тем, росла. В основном, конечно, ребятишки. Фимка цыкал на них, замахивался. Они отступали, и тогда его фигура рельефно, в полный рост, отражалась в окнах домов, в зеркалах и витринах кафе и кондитерских. Одна встречная бабушка вытерла платочком слезки и спросила:

— Ишто ето с ним, сердешным, приключилося?

Я на подобные вопросы не отвечал. Только косил глаза в сторону Соколова и крутил пальцами у виска: не все у него дома… Внезапно я увидел, что Денис бочком, бочком — и в сторону. Вроде бы не с нами он — отдельно. «Может, кто из учителей наших поблизости?» — с испугом подумал я, озираясь. Нет, не видать.

Просто Денису стало стыдно. А, думаете, мне? Я готов был сквозь землю провалиться.

Помаленьку стал отставать. Но Фимка это заметил и обрадовался.

— Не счетово! — закричал он. — Отстаете? Не вынесла душа поэта? Слабаки вы! Хилые!..

Он стоял и глотал воздух, судорожно подыскивая оскорбительные слова. Теперь люди смотрели и на нас с Денисом. Даже, может быть, больше, чем на Фимку. И он узрел возможность рассчитаться за все.

— Не отставать! Один спвава, двугой слева… Впевед! — и он бодро зашагал в своих красных трусиках к центру города.

«Еще петь начнет, — испугался я. — От него всего можно ждать». Чтобы помешать этому, я стал разгонять зевак:

— Товарищи-и, больному нужен воздух, расходитесь… Что-о? Давайте не будем, прошу освободить… Обычная история: человек перегрелся на солнце, удар у него.

— Кто больной? Кто певегвелся? — возмущался Соколов. — Не твепись!

Денис не выдержал, кинул ему брюки и рубаху. Мы бросились в сторону, в садик. Фимка — в первую же калитку, одеваться.

Людмила прибежала ко мне часа через два.

— Что с Фимкой? — запыхавшись спросила она. — Солнечный удар у него?..

Город, любимый мой город, узнаю тебя. Твой беспроволочный телеграф.

Есть в Средней Азии и на Кавказе обычай такой — узункулак. От кишлака к кишлаку, от дома к дому скачет всадник и передает весть о последних событиях, особенно важных… Мы не Средняя Азия, у нас на улицах не часто увидишь верхового. Но надо же знать наш город! Возвращается, к примеру, с работы техник вагоноремонтного завода Степан Перегибайло и еще в воротах говорит соседке:

— Чи вы не чулы, Роза Львовна? Хлопец е такый, Хвымка Соколов… Я його тильки-тильки у трусах бачив… Що? На вулыци, зразумиется. Люды кажуть — сонячный удар у него.

Не успеет Роза Львовна вволю посокрушаться: «Господи! Бедная Антуанетта Терентьевна!», как весть помчится дальше, ибо слова техника Степана были услышаны грузчиком Щербиной и доктором Соловейчиком, и еще двумя домашними хозяйками.

Короче, узункулак бывает не только в Средней Азии…

Как мог, я успокоил Людмилу, рассказал обо всем. Она долго смеялась.

— А я, глупая, поверила!.. Но и ты! Тоже хорош!

— Надо же было проучить этого спорщика!

— Я не об этом. Ведь ты мог утонуть… Мог?

— Не знаю. А тебе было бы жалко?

— Не пори ерунду, — попросила она.

Я прекрасно понимал — только так она может ответить. Все обошлось, я живой и невредимый. И еще много раз буду плыть против течения, бороться с ним. Потом окупится!..

Я подумал, что хорошо бы всегда и во всем создавать для себя дополнительную нагрузку. Ходить, скажем, с привязанными к ногам свинцовыми грузилами. Для чего? Вот для чего. Потребуется, допустим, куда-то быстро добраться — сбросил повседневные грузила, и порядок! Ноги понесут непривычно легко. Понесут сами.

— Нет, ты ничего не понимаешь! — внезапно сказала она. И хотя эти слова отдаленно можно было согласовать с тем, что говорилось выше, она, скорее, просто отвечала на свои невысказанные мысли. — Вот ты хочешь быть военным моряком, а… почему?