Дмитрий Руденко - Станция Университет

Против Ельцина выступали многие. На то были причины.

Так Ельцина отрешили от власти. В 02.20 парламент почти единодушно одобрил первые указы «и.о. президента России Руцкого». С этой минуты в России заработали два президента и два правительства.

После этого обе конфликтующие стороны замерли на несколько дней в нерешительности. Кто был в те дни президентом — никто не понимал. Развязка наступила третьего октября, и была она кровавой! Сторонники Руцкого и Хасбулатова столкнулись с военными силами Ельцина. Трассирующие пули салютом разрезали небо, автоматные очереди сыпались градом, пушечные залпы сотрясали воздух. Огонь был таким интенсивным, что бабушка Оля отсиживалась в коридоре, подальше от окон, а то ведь не дай Бог! А двое одноклассников моего приятеля, захотевшие поглазеть на происходящее, не убереглись, у Останкинского пруда их «сняли» снайперы. Насмерть. В подъезд Лёнича ворвались шальные автоматчики и открыли огонь, убили консьержа. Зачем? Француз Пьер, товарищ Стефани, живший на Тверской, выглянул в окно своей съемной квартиры и обомлел: его «Ниву» подняли на руки и энергично несли к зданию мэрии, чтобы укрепить баррикаду. Танки палили по Белому дому. Телевещание прерывалось, потому что Останкинский телецентр штурмовали. Многие погибли. В жестокой схватке победил Ельцин и тут же разогнал парламент. Конституцию немедленно переписали, она провозгласила президентскую республику: Ельцин получил право назначать правительство и отправлять его в отставку, а также в некоторых случаях распускать Государственную Думу; импичмент стал практически невозможен.

Французские студенты уже знали про танки в центре Москвы, а я нет. Поэтому первую половину урока рассказывал не я, а мне. Честно, меня все эти события со стрельбой по Белому дому совсем не тронули — подумаешь, я привык. Гораздо важнее было то, что французы, рассказывая о Москве, расположились ко мне, и дальнейшая беседа стала неформальной и живой. Профессор Тион, поблагодарив, попросил меня провести шестичасовые занятия по России в следующем мае, за что Школа даже решила мне заплатить, и вдобавок свел меня с председателем местной Торгово-промышленной палаты мсье Жилем Гийонэ–Дюпера. Жиль, сорокалетний, энергичный, импозантный француз, в шикарном темносером костюме, коричневых ботинках и розовой рубашке, принял меня в огромном дорогом кабинете на Биржевой площади в центре города на берегу Жиронды и с ходу призвал меня помочь французским компаниям выйти на российский рынок: «Мы, французы, хотим в Россию!». «Pas de problem, pourqoui pas? Помогу!» [132] Почему бы и нет? — я был бы неправ, если бы ответил иначе.

Путч 1993 года начинается. Манифестация против Ельцина у кинотеатра моего детства. На афише — «Моя мачеха — инопланетянка»

Повстанцы: «Верим в мечту»

На Крымском мосту. Армия в ожидании столкновения с повстанцами.

Войска атакуют бабушек. На заднем плане — старый вход в Зоопарк

Телевидение отключено!

Мальчик у изрешеченного пулями подъезда в центре Москвы

Расстрел Белого дома

Кульминацией той насыщенной поездки стал наш вояж в Бурж, самый центр Франции, где жили родители Стефани, с которыми пришло время познакомиться. В этом, по крайней мере, была уверена Стеф.

На вокзале в Бурже нас встретил хмурый отец Стефани. Поцеловав дочь и холодно пожав мою руку, он повел нас к своему белоснежному «Пежо-406», все двери которого он ухитрился открыть с расстояния десяти метров, направив на автомобиль миниатюрный пульт. До Москвы эти технологии еще не добрались.