Дмитрий Руденко - Станция Университет

Реклама ресторана «Трэн-Мос» в газете «Коммерсант»

После отъезда Стефани жизнь как бы замедлилась, образовалась пустота. Созвучным настроению был стих, сочиненный моим папой, когда ему было столько же лет, сколько и мне:

Этот стих мне очень нравился, но грусть он не отгонял. Спасали Музей кино и Севка. К Севке я переехал: в неблизком от центра городском районе Дегунино родители купили ему недавно однушку в новом типовом доме. Улица, на которой стоял дом, долгое время была безымянной, а потом ей дали звучное название Керамический проезд. Оттуда мы чуть ли не каждый вечер отправлялись в Музей кино смотреть ретроспективу фильмов Франсуа Трюффо. Музей располагался на Красной Пресне в одном здании с новомодным рестораном-клубом «Арлекино», вокруг которого вовсю велись криминальные разборки: ореховская и бауманская преступные группировки пытались взять его под свою «крышу». Не договорившись, они объявили друг другу войну. Это, впрочем, совсем не мешало нашим просмотрам. Война и мир соседствовали в одних стенах, не соприкасаясь друг с другом. Замерев, мы следили за судьбой Антуана Дуанеля, яркого героя Трюффо, почти нашего ровесника, упрямо перебиравшегося из фильма в фильм. И, хотя история Антуана была запечатлена в конце 60-х, я с удовольствием примерял на себя его не вышедший из моды французский пиджак. Антуан скакал с одной работы на другую — был то портье, то частным детективом, потом телемастером. Он учился любить невинную студентку Кристин Дарбон, но с замирающим от восхищения сердцем нырял в постель зрелой и богатой Фабьен Табар. Так Антуан самоутверждался. Еще он заряжал себя энергией, стоя перед зеркалом и произнося имена своих нечаянных юношеских побед: «Фабьен Табар? Фабьен Табар? Кристин Дарбон? Кристин Дарбон?», но потом приходил к тому, что центр Вселенной — это все-таки он сам — Антуан Дуанель, и он повторял: «Антуан Дуанель! Антуан Дуанель! Антуан Дуанель!!!»

Насмотревшись Трюффо и разомлев от французской романтики, я засобирался к Стефани в Париж. Поездка чуть не сорвалась: возле метро «Профсоюзная» меня жестоко «кинули» на сто долларов, а это были деньги, накопленные на студенческий авиабилет Москва — Париж. Лишился я своего состояния в секунду. Когда я занял очередь в обменном пункте, чтобы поменять доллары на рубли, ко мне подошел импозантный кавказец в костюме, поверх которого был наброшен великолепный плащ. Выглядел он грузинским князем в бурке.

— Вы доллары продаете? — галантно обратился он ко мне. Передо мной в очереди стояли шесть человек: много…

— Да, — кивнул.

— Выйдем на улицу? — предложил он.

— Да.

— Доллары настоящие? — задал он обычный вопрос. Тогда все боялись фальшивок.

— Да, конечно.

— Я проверю, ладно?

— Пожалуйста, — я протянул ему банкноту.

Он взял ее в руки, посмотрел на свет, а потом стал ее сгибать — сначала пополам, а потом еще раз пополам. «Что это он делает? — подумал я. — Такого я еще не видел». В этот момент откуда-то на нас надвинулась целая группа встревоженных кавказцев, кричащих: «Менты, менты, скорее уходим!». Мой компаньон засуетился и быстро проговорил: «Шухер, уходим, бери свои деньги». Он всунул свернутую зеленую бумажку мне в руку и в мгновение ока был таков. Я развернул банкноту и застыл на месте: вместо любимого Франклина на меня с купюры с сожалением взирал Джордж Вашингтон, а это значило, что обмен состоялся и что я поменял сто долларов на один.

И все-таки я летел в Париж! Не верилось! Даже в самых дерзких мечтах я не представлял себя во Франции. Это позже, через несколько лет, все разъездились по миру, а тогда мое путешествие было без преувеличения выдающимся. Ходил даже анекдот: «Ах, опять весна, опять хочется в Париж!», «А вы там уже были?», «Нет, просто опять хочется!». С детства помнил, как взрослые говорили: «Увидеть Париж и умереть!». Париж был несбыточной мечтой, мифом! Почему-то не Лондон, не Нью-Йорк, а Париж.