— «Сиди на пороге своего дома, и мимо тебя пронесут труп твоего врага», — сказал Жаик, похлопывая Темирова по колену и улыбаясь. — У каждого своя голова на плечах, поступай, как знаешь, но это тебе мой совет…
— Как, как?.. — переспросил Карцев. — «Сиди на пороге…»
— Это у нас, у казахов так говорят, — сказал Жаик. — «Залымнан кус — сабыр сакта, тарыкпа, зауалын кут — зэбир бастар табытка!..» — Он все похлопывал, поглаживал Темирова по колену, и с лица у него не сходила дружелюбная улыбка. — У тебя мать-старуха, у тебя дети… Седина в волосах… Правда, не как у меня, — Жаик, посмеиваясь, провел рукой по своей круглой, похожей на шар голове, покрытой редкими сивыми волосками, — но тоже, тоже… И главное — не мальчики мы оба с тобой, успокоиться пора, угомониться — сколько можно?… Найди себе хозяйку хорошую, чтоб за тобой, за матерью, за младшими твоими смотрела — и живи, как все люди живут. А это… — Он кивнул на сложенные пирамидой посреди стола папки. — Я тебе опять повторю: «сиди на пороге своего дома…» — Вторую половину фразы он закончил по-казахски — «Зауалын кут — зэбир бастар табытка!..»
— Он тысячу раз прав — Жаке-ага! — подхватил Карцев с несвойственной ему импульсивностью. — Тысячу раз!.. (Ну вот, стукнуло у Феликса сердце, начинается… И так ему стало тоскливо, зябко…) И потом… — теперь уже Карцев радостно, чуть ли не благодарно потрепал Жаика по спине, — и потом — где они, те самые люди, про которых нам тут говорили?.. — Он поочередно посмотрел на Темирова и Айгудь. (Это Айгуль, это она, подумалось Феликсу. — Темиров бы… Он, вероятно, и не дошел… Не снизошел до того, чтобы о чем-то таком говорить… Именно — не снизошел , — повторил он, внезапно озлобляясь. Он мельком скользнул взглядом по хмурому лицу Темирова, оно показалось ему надменным, высокомерным…)
— Где они были?.. Кто из них пальцем хоть шевельнул, когда вам пришлось туго?..
Темиров повел рукой, как бы останавливая Карцева, но тот не дал ему произнести ни слова:
— Это он, — Карцев указал на Сергея, — он вам помог! И не просто помог — под удар самого себя поставил! Ему и по шее могли накостылять, если что не так, верно? И еще накостыляют, не ровен час! Правильно я говорю, Сергей?
— Как пить дать!.. — вздохнул Сергей, обреченно потирая затылок. — Накостыляют!..
— То-то! — сказал Карцев. — Люди!.. Где они?.. (Где они?.. — отдалось, как эхо, в голове у Феликса, — где они?..)
— Я понимаю, все понимаю, — эти чабаны, например… Целый год в степи, где-нибудь на дальних отгонах, и зимой — гололеды, бураны; и на сто, на двести километров — ни живой души, а по ночам — то ли ветер воет за окном, то ли волки… Ведь это — бр-р-р!.. — Он передернул плечами. В короткой паузе послышался тонкий, хватающий за душу посвист ветра. — Слышите?.. — усмехнулся Карцев. — Что называется, легок на помине… Так вот, эти люди… Честнейшие, чистейшие, святые люди…
— Святые!.. — повторил Жаик. — Правильно, правильно — святые люди!.. — и закивал головой.
— Я мужик, — Карцев вытянул перед собой руки, вверх ладонями. — Я знаю, что это значит — выходить каждого ягненка, уберечь каждую овцу… — Руки у него были небольшие, аккуратной формы, привыкшие к ватману, карандашу… — И когда за спиной этих чистейших, святых людей заваривают грязные дела, и кто-то, пользуясь, так сказать, плодами их труда, пытается набить свой карман… Я понимаю! — сказал Карцев. — Понимаю вас, Казеке! Как тут утерпеть, выдержать?..
— Но где они были, — он впился глазами в Темирова, и голос его, до того рокотавший на низах, утончился и зазвенел, — где они были, эти люди, когда вас мешали с грязью?.. Перетрухали — все до одного?..
— Не так! — с досадой воскликнула Айгуль, бросив на стол карандаш, которым что-то до того чертила на листе бумаги. — Не так вы все понимаете!..
— Но факт остается фактом! — прервал ее Карцев. — Да, фактом! И ради них… — Он вскочил, сделал два или три шага, уткнулся в шкаф и вернулся на прежнее место. — Ради них, говорите вы… Убейте — не понимаю!
— А я все объясню, — сказал Жаик. — Хорошие люди, честные, слов нет… Но — люди, люди… — Он сокрушенно вздохнул: — Им тоже ведь кое-что достается — награды, поощрения, анау-мынау… А что и откуда — они в этом не разбираются, люди простые… И тут — Казеке, и за ним — слух: премий, наград хочет лишить…
— Ясное дело, — сказал он, барабаня пальцами по пустому подлокотнику кресла, в котором сидел Темиров. — Приносят тебе ведомость и тут же карандашик в руку вкладывают, на — распишись, вот в этом месте… — Для живописности он покрутил пальцем по ладони, словно играя в «кашку варила». — И вот здесь… Кто откажется?
Читать дальше