Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 02 (8), май

— Степаныч, а за День космонавтики?

— Клал!

— Можно выяснить, на что ты не клал?

— Давай выпьем за финских крестьян!

— Давай, конечно, а что с финскими крестьянами?

— Финны в Евросоюз доигрались! Глобализация, мать ее!

— Объясни.

— Евросоюз признал финское сельское хозяйство убыточным и запретил его финансовую поддержку.

— Так у них единая Европа. Будут жрать греческие оливки и испанскую колбасу. С голоду не сдохнут.

— А ты представь себе маленькую финскую семью, которая десять поколений работает на земле. Что им дальше делать? Им этот Евросоюз…

— Наливай!

Лет двадцать назад Степаныч научил меня трем главным вещам: пить тройной одеколон, виртуозно ругаться матом и любить маленького человека. Он повлиял на меня гораздо больше, чем семья, школа и советская пропаганда.

Степаныч всегда поражал эрудицией. Его тосты за феноменологию и экзистенциализм удивляли пониманием предмета, даже глубиной.

— Степаныч, может, все-таки, за прогресс? Сегодня двенадцатое апреля.

— Клал я на их прогресс! Ты знаешь, чего этот прогресс стоил? Знаешь, чем люди заплатили, чтобы эту ракету запустить?

— Представляю.

— Ты представляешь, а я на своей ж… его испытал! Мне в сорок пятом шесть лет было. Я не буду рассказывать, что жрать было нечего, что хлеб отбирали, что расстреливали и сажали всех подряд. Сам знаешь. Я одно скажу: после войны стало хуже, чем во время.

— Так это же естественно.

— Что естественно? После войны немцы, которые, вроде как, проиграли, жили в сто раз лучше, чем мы — победители. И у меня вопрос, как понимать, кто победил в войне: человек, который лучше живет, или тот, кто подыхает от голода с гордо поднятой головой?

— Ты о чем вообще?

— О том! Клал я на их лозунги про победу! Человеку стало хуже! Я уважаю, нет, я преклоняюсь перед ветеранами, перед героями. Они умирали, они сражались. Но их кинули!

— Степаныч, ты не патриот!

— Ненавижу это слово! У Льва Толстого есть статья «О патриотизме», в ней все написано.

— Что написано?

— Что это спекуляция. Под это дело можно людям мозг заср…ть и на смерть их отправить. А война — это рейдерский захват, как сейчас принято говорить. Один менеджер пытается отобрать собственность у другого менеджера. Только люди гибнут. Обычные люди, у которых семьи, любовь, свое маленькое счастье.

— Какой ты продвинутый. Рейдерский захват.

— Вот тебе пример! На наш автосалон в девяностых наехали бандиты. Ребята взялись за монтировки, а я нет — продолжал работать. Мне класть, какой менеджер будет на моем труде деньги зарабатывать, главное, чтобы зарплату платили. Это не мои разборки. Власть поменялась, а я работаю. Так и война. Власть поменялась, а люди живут. Которые в боях за менеджера не погибли.

— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, какая была бы власть после войны?

— Давай за героев, которые погибли и тех, кто еще жив. Жаль их. Вечная память.

Степаныч всегда был провокационно логичен. При этом самые резкие высказывания он сопровождал оговорками, чтобы не задеть ни чьих чувств. Я помню его пассажи о перестройке, гонке вооружений, духовности. Мне рассказывали, что во время каких-то выборов он в своем автосалоне залез на крышу джипа и три с половиной часа агитировал «против всех». Аудиторию составили не только местные работяги, но и клиенты, и даже его начальство. Хозяин автосалона был полностью поглощен выступлением Степаныча. Он обнаружил, что работа стоит аккурат через три с половиной часа. С тех пор на работе, насколько я знаю, Степаныч никогда больше не позволял себе ни выпивать, ни высказываться, — запретили. Он молча работал два дня через два. Вечером второго дня всенепременно надирался, философствовал. Если было с кем, — полемизировал. Жесткий рабочий график и невозможность высказаться на работе роднили его с менеджерами и прочими офисными крысами. Все мои знакомые русские души, облаченные в фальшивую американскую улыбку и белый воротничок, томимые в офисах, каждую пятницу надираются до беспамятства, наверное, чтобы не потерять идентификацию.

Самое удивительное в Степаныче — его религиозная принадлежность. Он дзен-буддист. При этом истинным адептом Дзен он является только через день после приема алкоголя, то есть за день до выхода на работу. В этот день он не дает оценок, даже не сквернословит. Медитация вытесняет остатки похмелья. Наступает просветление, заметное даже со стороны. Встретить его в состоянии просветления — отдельный праздник. Особенно интересно задать вопрос о смысле жизни. Ответы никогда не повторяются и заставляют задуматься. Десятого апреля, в день последнего просветления, я встретил его на лестнице. Он нес с прогулки своего роскошного сибирского кота Ошо.