Журнал Поляна: Поляна, 2014 № 02 (8), май

Тогда я ему не поверил. Это сейчас я знаю, что большой союз растащили на множество мелких. Представляю, как это должно быть смешно, если правления конкурирующих союзиков находятся в соседних кабинетах. Председатели ругаются через перегородку, а доблестные члены пихаются в коридорах и тычут в спину друг другу кукиши…

— А может попробовать поступить в Литературный институт? — наводил я разговор на нужную тему.

Но это мое решение Пророков растоптал и высмеял.

— Вот уж совсем необязательно, — покривился он. — Зачем? Ни Гоголь, ни Толстой, ни Бунин не учились ни в каких литературных институтах, однако это не помешало им стать гениями. Там тебя научат писать «как надо» и ты станешь писать, как все. А это действительно никому не интересно. Пиши сам, ищи свой стиль — мой тебе совет.

Но не советы были нужны мне. Я ждал. Я понимал, что Пророков — мой единственный шанс. И однажды Емельян сказал мне:

— Есть один журнал. «Наши сети». Отнести туда свою поэму.

Это была победа. Что ни говори, а умение терпеливо ждать всегда приносит свои плоды. Правда, журнал был электронный, но ведь это только начало…

Слушая историю моих журнальных мытарств, Пророков понимающе ухмылялся.

— Ну что ты хочешь? — говорил он. — Толстые журналы давно умерли. Их никто не читает. Там доживают свой век профессионально-непригодные номенклатурные графоманы. У них тиражи, по тысяче экземпляров и те не могут продать — приходи в редакцию и бери. Это они пишут — тысяча, а там и того меньше. Сейчас будущее за Интернетом. Надо делать интернет-журнал. А там, если надо, бумажное приложение — лучших авторов по итогам года…

И продавать. А в толстых журналах сейчас никакой литературой и не пахнет. Интернет — вот будущее литературы. Стоит у тебя принтер, — не хочешь читать с экрана — распечатал и читай. Никакие типография, полиграфия, почта больше не нужны. По всему миру мгновенный доступ! Форму оплаты можно продумать. Весь мир уже живет кредитками и Интернетом. А бумажные журналы это — вчерашний день… труха…

Я делал вид, что ловлю каждое его слово.

Просматривая отклики в чате, я увидел обидный отзыв за подписью некоего Гриши. Меня называли хлюпиком и почему-то голым пацифистом. Гриша жалел, что для меня не нашлось в свое время хорошего старшины, который выбил бы из меня всю дурь и мягкотелость.

— Кто этот Гриша? — спросил я Пророкова.

Тот пожал плечами:

— Бог знает… Мало ли народу шляется по Интернету… А хочешь, я тебе свой роман дам почитать? — неожиданно предложил он.

Я прочел с экрана несколько глав скучнейшего романа о пляжной жизни каких-то подростков и бессовестно расхвалил его. Мол, редко когда в наше тусклое время посчастливится прочитать такую вещь, и вообще, куда смотрят издатели, а эти старперы все вокруг захватили и не дают истинно талантливому человеку пробиться, наконец, к давно заслуженной славе.

— Ну, ты ж понимаешь, — говорил, краснея, Пророков. — Может, заступишься за меня… А то тут наезжают всякие диссидентствующие личности. Я уж им раз ответил.

— Где?

— Да вот.

И я увидел, как тот же самый Гриша, который ругнул меня за поэму, расхваливал роман Пророкова, находя в нем массу художественных достоинств и ставя его в один ряд с шедеврами литературы.

— Так это ты Гриша? — догадался я.

Пророков втянул голову и заерзал на стуле.

— Ну, ты ж понимаешь… надо ж как-то оживить…

— Конечно, конечно, — не подал я виду, — кто-то должен что-нибудь писать.

— Ты — молодец! Все правильно понял, — обрадовался Пророков. — Нужно, чтоб читали, а уж что напишут — неважно…

— Это верно, — поддакнул я, хотя смертельно обиделся на такой сволочной поступок.

Говоря, что Пророков пишет музыку, я не лукавил.

— Слушай, — сказал он мне однажды. — Я тут, понимаешь, познакомился с одним поэтом. Он сочиняет тексты для поп-звезд и для этой, как ее, певица такая, ну неважно… забыл, ну ты ее знаешь… Так вот, он мне дал десяток своих стихов… Я вот тут накидал музыку, если ему понравится — это реальные деньги. Если удастся продать, — а там знаешь, народ быстро слушает, ставит кассету в машине и по первым нотам, — нравится, не нравится, покупаю или нет, — все по-простому, ну так вот, он берет себе восемьдесят процентов. Но там и двадцати довольно будет! Он в этой цепочке, понимаешь? Там, чтоб с тобой говорить стали, кто-то должен тебя за руку привести. Иначе на тебя и не посмотрят даже, будь ты хоть Моцарт. Все схвачено. Надо под гитару, на простой «мыльнице» записать, только, чтоб было внятно…