Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

Старик закричал на весь белый свет, прижал раненую руку к шубе и побежал в деревню, всю оснастку оставив. Белое, белое кругом — так казалось ему, что больше нет никакого цвета в мире этом и кроме его хрустящих шагов нет более звуков. И — боль ноющая, толкающая кровь из тела в этот враждебный изменённый грехопадением прародителей мир.

Остановился старик, дабы отдышаться, слёзы вытереть рукавом. Попробовал в снег сунуть культю, подождал, глядя на увеличивающееся красное пятно вокруг руки — боль чуть стихла от холода. Снова уткнул руку в шубу и пошёл уже помедленней. Но вот к шагам послышался шум вокруг. Огляделся — лёд трещит! Матерь Божья! И старик прибавил хода. Вдруг впереди — трещина, и слева, и справа — везде разломы. И — движение под ногами, и там, и там — всюду. Пошла река! И всё больше и больше шум, и всё быстрее движение льда.

Старик побежал к берегу, что темнел избами ещё делёко. Бежал, перепрыгивая через трещины, чрез проступающую воду, пытаясь устоять на качающихся льдинах. Льдины двигались всё больше, воды становилось больше. И голова к усталости начала кружиться, тошнить стало, ноги ослабели — сел старик на колени. На мгновение помутнело в глазах, сознание ушло на миг и начало сильнее сердце колотиться под шубой, то ли от страха, а может уже и за жизнь боролось. Понял старик — всё, смерть, о которой по жизни много размышлял, пришла. Вытащил из шубы кровавую руку, перекрестился ей, рыдая воем, с немой просьбой к уже чёрному небу, из которого упал на проснувшуюся реку откуда-то из-за леса красный солнечный луч.

— Го-о-о! И-у-е! Пои-уй-я-еа-о! — заорал старик, как мог Иисусову молитву.

И ещё раз перекрестился, пачкая шубу свернувшейся бардовой кровью. И ещё.

И смотрит — остановился ледоход в раз, как врезался во что. Аж, свалило старика. Но он поднялся быстро, снова на мгновение ощутив темноту в глазах, но почувствовал, что рука перестала ныть. Вынул её, осторожно в снег воткнул, повертел там, вытирая от красного и, боясь смотреть на неё, сунул в шубу. И — пошёл, озираясь по сторонам на чудо это — остановившуюся реку. И уже в деревне, как мог, жестами рассказал сородичам о случившемся. Но никто его не понял, а в откусанных щукой пальцах заподозрили дела топора. Только в движении реки заметили странное. Остановившаяся Ока пошла только ночью. Как и на следующую весну, и последующие вёсны и доныне. И сегодня окские рыбаки сидят на лунках спокойно, даже не прислушиваясь, не трещит ли лёд — солнце ещё высоко.

Она будет ждать его. Вот так — неподвижно сидя на стуле и неотрывно вглядываясь в плоскость монитора, моделируя в виртуальном мире еще одно послание любви… Блим! Вам пришло сообщение от абонента под ником «сверчок». Замигают весело буквы и она кликнет на них, выявляя на экране его лицо. И сердце запрыгает, отнимая и без того бедный кислородом воздух её квартиры.

Блям! Она жадно проглатывает его слова, усиливающие томление внизу живота:

«Лия! Прикинь, сегодня ехал на своем спортивном Ferrari и стая мух врезалась в лобовое стекло и разбилась. Прикинь, летят такие в Сочи на олимпиаду — до 2014 года долетят, морды довольные — шмяк! И дрисня по стеклу. Вот облом!»

Лия тяжело дышит в такт сердцу и ждет то единственно слово, способное перевернуть её жизнь.

«Прикольно!», — стучат её пальцы.

«Прикольно», — отвечает ей далекий друг и добавляет, — «Мухи заразы! А тут заварил себе чай в пакетике, собрался пить, глотнул, а там муха! Гадина такая-то! Пришлось чай вылить и зубы чистить».

«Ты не любишь мух?» — набирает Лия.

«Органически не перевариваю», — отвечает он.

«А мне всё равно, — пишет она. — Я к ним отношусь толерантно, — и вспоминает о когда-то прочитанном. — «У хитинового покрова большое будущее. Представь только меня в хитиновом серебристом вечернем длинном платье с глубоким декольте…»

«И хитиновых туфлях», — добавляет он.

«Да», — соглашается Лия.

Она ждет его сообщение, тыкая сломанным ногтем по клаве:

«Милый сверчок, а как твое настоящее имя?»

И он в темени пикселов тут же высвечивает:

«С тех пор, как появился компьютер, я отказался от своего имени. Небо и дождь, море и ветер… мир… вселенная — вот мои имена.»

Приятной болью покалывают её ноги, она часто дышит, полузакрыв глаза и бряцает:

«Любимый, единственный — вот твои имена!»

Три года чата, три года любви. Она знает, что он скоро приедет к ней. Скоро… скоро…

«Я скоро приеду к тебе!» — высвечивает он на её мониторе.