Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

Алёша начал ногами камень ковырять.

— Ну и что жвачку, — обиделся на дедовы слова, и сказал, — А наши солдаты в Германии тогда тоже под землю…

— Отстань! — устал дед спорить. — Глупости свои. Запудрят в школе мозги!

Тут подбежала аккуратно причесанная девушка лет четырнадцати в желтом спортивном костюме, и пролепетала:

— Дяденька! Вступайте в ряды движения «Щаз».

— Это чего — щаз? — не понял её дед.

— Это — сейчас, только с отрицательным смыслом! — засияла девица. — То есть мы против засилия пошлости и мата в литературе.

Дед закашлял.

— Матом нельзя ругаться, — кивнул внуку. — Правда, Алёш?

Алёша кивнул ему, согласившись

— Значит надо мне вступать, — утвердил дед.

— А оно молодежное движение, — девушка заволновалась.

— А-а, — зевнул дед. — Тогда мне можно матом ругаться.

— Да? — поморгала девушка, не зная, что ответить. — Но всё равно нате, — девушка сунула деду листовку, — Алёше, когда вырастит — вступит!

И убежала.

Дед развернул листовку, пробежал прищуренными глазами:

— «Движение Щаз асуждает литературу пелевиных-сорокиных…» Кто это такие? Мы, таких не знамо, — поёрничал дед. — «Далой книшки про бяки! Спустим в унитаз маргинальную литературу!.. Нобелевскую премию — Толстому! Букера — Достоевскому! Премию Астафьева — Чехову!.. Великую русскую литературу в массы!.. Увидел книгу Сорокина — сожги книгу!..» — дед свернул листовку в трубочку. — Херня какая-то! Как говорил Иосиф Виссарионович — другой литературы у меня для вас нет, — и засунул листовку в отверстие трубы в ограде, потом достал из кармана жвачку и заделал ей отверстие.

— Де-ед? — Алёша за рукав деда подёргал.

— Ну чего ещё?

— А здесь покойники, да?

— Покойники, — резко сказал дед. — Это мы покойники, а они живее всех живых…

— Значит здесь кладбище, — приставал Алёша.

— И чего?

— А почему здесь концерты поют? Я по телеку видел?

— Поют, — вздохнул тяжело дед.

Тут к мавзолею подошла женщина в халате с ведром и шваброй — уборщица. Увидев деда с мальчиком, бросила:

— Зрасьте!

— Приветик! — дед бросил в ответ. — Ответственная у Вас работа. Можно сказать, святая, — крикнул уборщице.

Та поставила ведро, макнула туда шваброй и, начав мыть стены, пролепетала недовольно:

— Куда там! Не платят ничего. В любую погоду мою. Пришла весна, настало лето, спасибо Ленину за это! Тру, тру, как лампу Алладина.

Алёша услышал и, представив джина Ленина, вылетающим из стены, сказал радостно:

— Дед, как в мультике!

— Как в мультике, ага, — женщина ответила Алёше, макнула шваброй в ведро. — При советской власти мыла, мыла, и сейчас всё мою. Уж похоронили бы человека по христиански и снесли бы это мавзолей, к едреней фене. Всё мне легче!

— Вы что говорите-то такое? — дед озлобился на неё.

Уборщица кинула швабру в ведро, взяла его и скрылась за мавзолеем.

Подошёл мужчина очень похожий на Ленина в пальто и кепке с газетой Искра в согнутой в локте руке. Дед не обратил внимание, а внук даже испугался схожести. Человек постоял и, немного картавя, спросил деда:

— Сфотографироваться не желаете с Ильичём?

Дед оглянулся на него и нисколько не удивившись, сказал:

— Товарищ, я понимаю, что жизнь сегодня тяжёлая. И каждый крутится, как может. Но… — и внезапно повеселел. — А, давайте! Сколько стоит?

— Сто рублей, — сказал человек, — Деньги вперёд. А то, знаете, чикнутся, а потом ищи их!

Дед вытащил сторублевку, отдал человеку, похожему на Ленина. Взял у внука камеру, огляделся и, увидав стоящих неподалеку китайских туристов, подошёл быстро к одному из них и попросил жестами сфотографировать.

Китаец улыбнулся, понимая, и взял у деда мыльницу.

— Дед, зачем? — спросил Алёша, наблюдая за дедом.

— Маме твоей покажем, Алёшенька. Для шутки.

Встали трое на фоне Спасской башни, улыбаясь — человек, похожий на Ленина, дед и внук.

Китаец постоял немного и нажал на спуск — чик!

Вспышка ослепила его на мгновение, он помотал головой, поморгал, настраивая зрение, и обнаружил, что дед с мальчиком пропали, а человек, похожий на Ленина побежал в сторону мавзолея, перепрыгнул через ограду и, подбежав к мавзолею, прошёл сквозь его мраморную стену.

Китаец пожал плечами, зная, что в этой непонятной России может произойти всё, что угодно, положил камеру в карман и пошёл к своей группе. Там гид на ломаном русском декларировал соотечественникам: