Евгений Жук - Время в тумане

С того самого дня, как он пытался нарисовать озеро в их маленьких горах, речушку, кладку и идущую по ней Анну, он не брал в руки кисть. И сейчас ему неудержимо захотелось здесь, на крыше, установить этюдник и нарисовать и бурную мутную реку, и мощные расчлененные косыми солнечными лучами деревья за рекой, и густой, неразделимый их пласт вдали, и, особенно, эту зыбкую синь у горизонта. В тот момент он забыл обо всем и уже думал, что река не должна быть бурной и большой — это отвлекало бы от того, что сейчас волновало его и заставляло думать о картине. Да, реку надо делать чистой и небольшой. Он вспомнил грустные буки, отражавшиеся в озере. Но здесь — не грусть. Эту зеленую мощь не разрушить никакой воде. Река здесь не играет никакой роли. Хотя… В ней могут отразиться громадные сосны (пусть сосны!) — это будет первый план, потом мощный зеленый пласт — общий план и, наконец, зыбкий синий беспредельный и бесконечный простор у горизонта — завершение всего.

Он непроизвольно пошел по крыше, как бы проверяя то, что нашел, и ища, может быть, лучшую позицию. Его охватывала дрожь от того, что нет красок, картона, этюдника. Сейчас Крашев не имел даже карандаша и кусочка бумаги. Он вернулся к выходу — здесь было лучше всего — и оцепенел. Близился вечер… Косые лучи солнца уже не членили ближайшие деревья. От далекого горизонта набегала тончайшая, стушевывавшая картину дымка. Ему стало невыносимо грустно. Миг — бесконечную ценность которого он почувствовал сердцем — уходил…

Снизу вынырнул Жора.

— Ну, как? — кивнул он в сторону «пионера». И Крашев, всегда радующийся общению с Жорой, довольный его сноровкой, в тот раз лишь хмуро буркнул: «В порядке» и быстро полез вниз…

Да, иная, нестроительная жизнь кипела вокруг. И он, как в еще не очень далеком детстве и почти с таким же детским восприятием, вбирал ее в себя, все ее оттенки и нюансы.

И когда-то это случилось… Когда? Когда он стал другим? Когда случился тот нравственный поворот? Когда тончайшее, невидимое лезвие отделило его от матери, Анны, отца, школьного учителя? И что тому причиной? Желание подзаработать и выбраться из нищей жизни, какою он жил в Москве? Или что-то другое? Охватившее вдруг желание не просто выбраться, а и утвердиться? И когда они пришли — это властолюбие и эта корысть? Ведь в школе, в детских играх, он никогда не был заводилой. Всегда, всем руководил Васька Ширяев. И никогда он, Крашев, особенно не любил денег, не тянулся к ним, и у него их не было. А может быть, и поэтому тоже? В силу обстоятельств, став маленьким, полуофициальным руководителем и почувствовав, что такое власть, он стал властолюбивым. Появилась возможность — он заработал большие для него деньги, и пришло желание всегда иметь такие деньги — и понемногу подкралась корысть.

А нравственное тончайшее лезвие крошит, кроит дальше. У тебя вроде те же руки и ноги, тот же цвет глаз и волосы так же густы и черны, а невидимое лезвие уже прошло сквозь всю твою душу… И ты уже другой. Ты будешь со временем опытней, умней, у тебя, в твоих руках будет много власти, но ты уже другой. И ты уже не с матерью, отцом, добрым Водолазом, его дочерью. Ты — уже с другими. Ты по другую сторону тончайшего лезвия и назад не перепрыгнешь…

Даже от Жоры Гробовского отслоило тебя это невидимое лезвие. От бывшего детдомовца, бывшего мелкого воришки и уже бывшего «химика». С трудом, но перелез Жора Гробовский через острое, жалящее лезвие. И произошло это на твоих глазах…

А вначале вы стали настоящими друзьями. И Жора учил тебя управлять трубным краном. За два часа, как обещал Жора, ничего не получилось. И Жора с неделю, отработав двенадцать часов днем, по три-четыре часа прихватывал и от ночной смены, терпеливо показывая и рассказывая.

Рычагов было немного: рычаг «вира-майна», рычаг «поворот влево — поворот вправо», рычаг «ход вперед — ход назад», а из приборов в истрепанном, забытом кране был только амперметр, и научиться во всем этом разбираться было несложно. Жора учил другому. Учил главному — пониманию сути дела: непрерывному контакту со стропалем.

Команды, которые подает стропаль, — обязательное, но вторичное дело. Ты и без стропаля должен все видеть, все знать и по выражению его лица, по едва заметному движению головы, едва видному кивку предугадывать, какой будет «официальная» команда. Ты как бы должен стоять все время рядом со стропалем, а еще лучше «сидеть» на крюке и все видеть, чувствовать и понимать не хуже самого стропаля.