Инго Шульце - 33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере

При виде Профессора и Исуса, между которыми Шура, стоя на коленях, открывал бутылки с пивом, они испугались. Но к тому, что их клиенты — русские и что у них, по-видимому, полно долларов, мне нечего было добавить. Потом я отвел их в бассейн и велел ждать.

Те трое все еще сидели в бане, смеялись, матерились, били друг друга в грудь, по бедрам, подшучивали над Исусом и Профессором, мол, надо же, такие мудаки, и получаса не выдержали, а чего же еще и ждать от этой несчастной бани, в которой никак тепло-то не станет, не то что жарко. У них даже крылья носа не блестели. И вся эта матерная брань им как бы в радость, как некий спорт. Стараясь перещеголять друг друга, все трое попали в ритм, нагнетая его еще и шлепками по своим сухим телам. Сообщив им все, что следовало, я остался ждать с девчонками.

По опыту я знал некоторую специфику того момента, когда девочки уже покинули один мир и еще не вошли в другой. Каждая хлебнула по хорошему глотку вишневого ликера из моей бутылки, которую я как раз пустил по второму кругу, когда открылась дверь. Из нее все трое вышли гуськом, перекинув через левую руку полотенца, как салфетки. Вдруг Петр, которого все время называли «наш Петр», стал в нарастающем темпе крутить полотенцем над головой, издавая при этом протяжные вопли — ни дать ни взять, индеец из детской игры. Двое других последовали его примеру, и мы рассмеялись. «Вмиг — шмыг — в душ прыг», — скандировали трое и в ногу приближались к девочкам. Я ушел.

Занятые работой на кухне, где, как всегда, играло радио, ни я, ни Георгий не слышали ничего особенного. К тому же присутствие Ирининой подруги, которая помогала вместо Шуры, не позволяло нам иначе, как только взглядами, комментировать то немногое, что мы слышали. Вопреки всем уверениям, Танюше было лет пятнадцать, самое большое — шестнадцать. Но робость, которая как-то не гармонировала с определенностью всего ее существа, придавала ей необычайно красившую ее женственность. Как и на других, на ней остались только трусики и короткая маечка, она, казалось, была рада, что ей доверили какую-то работу. Я следил за проворными движениями ее рук и пальцев, которые ловко резали тонкими ломтиками колбасу, ветчину, сыр и огурец и, чередуя, веером разбрасывали их по краю тарелки. Она раскладывала хлеб в корзинки, надламывала дольки маринованного чеснока, очищала их и украшала тарелки маленькими белыми зубчиками, перемежая ими пластики помидоров и паприки.

Но как только Танюша попросила разрешения осмотреть полочку со специями, мы не поверили своим ушам. Она, та, которая до этого ни на миг не отрывалась от своего дела, произнесла речь, какой баня № 43 еще не слыхивала.

«Вы что же, вообще не чистите стол, блюда, приборы, тарелки и чашки, стаканы и рюмки? Похоже, что все это никогда не моется горячей водой, не протирается и не просушивается. Вы только посмотрите: сита, решетки, кастрюли, чайники и сковороды даже не выскоблены по-настоящему. Они должны храниться перевернутыми в чистом месте. Продукты нужно непременно закрывать! С пола, стен, с больших и маленьких полок, с окон и дверей следует обметать пыль, мыть их и драить. Разве тут это никому не известно? Мне кажется, вы даже не можете сказать, сколько у вас тарелок, ножей, вилок, ложек и даже кастрюль и сковородок. Неужели здесь нет морозильника, в котором хранятся замороженное мясо и рыба в достаточном количестве? Где вино и пиво, где приправы?»

Я не в силах передать впечатление, которое эти слова произвели на меня, но особенно на Георгия.

Не пытаясь оправдываться, вообще не промолвив ни слова, он выставлял перед нею все специи и травы, быстро протирая рукавом то ту, то другую баночку. На верхней полке холодильника Танюша обнаружила у него запасы сметаны, майонеза и йогурта и по-своему его отблагодарила. В мгновение ока было приготовлено не менее десятка всяких соусов, среди которых встречались все цвета и оттенки — от желтого до зеленого и красного, белого и даже синего. Пальцами она растерла базилик, а пестиком в ступке растолкла зерна перца. Даже давно забытые на полке изюм и каперсы пошли в дело.

Когда она напрягалась, грудь ее двигалась под майкой. Иногда она обсасывала мизинчик, оттопырив его, чтобы не запачкать, когда надо было что-нибудь попробовать или убрать с лица волосы.

Когда Георгий подсел ко мне перекурить, Танюша прямо-таки какой-то кунстштюк проделала. За эти пару минут она наполнила столько сковородок, кастрюль и горшков, что ему, когда он вернулся к плите, остались сущие мелочи. При этом Танюша делала все так легко, словно исполняла танец с пируэтами и прыжками.