Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

— Мне больно. Руку.

Сказала и горько заплакала.

Если кто-то из подчиненных увидел Виктора Сергеевича в этот момент, то не поверил бы собственным глазам. Несгибаемый замглавы Администрации Президента был растерян, убит и подавлен. Казалось, он вот-вот разрыдается — губы дрожали, а в глазах — самое настоящее отчаяние.

— Наташенька… я не знаю… ради Бога… клянусь, не хотел.

Пока Наташа всхлипывала, Загорский бережно взял ее ладонь двумя руками.

— Простите… Это у меня с Афганистана. Последствия контузии. Иногда себя не контролирую. Обещаю, этого больше не повторится.

— А вы… всегда спросонок бросаетесь на людей?

— Нет, — твердо, по-военному, сказал Загорский, — это случается редко. В последнее время прекратилось, и я надеялся — навсегда.

— И вы обещаете больше не хватать меня за руки?

Виктор Сергеевич тотчас же отпустил ее.

— Обещаю. Если хотите, я сделаю что угодно.

Наташа смутилась.

— Я вовсе не это имела в виду… просто неожиданно и больно. Правда. Даже не знаю, что сказать.

— А вы ничего не говорите, — рассмеялся Загорский, — я буду на вас любоваться как на молчаливое произведение искусства. Мир?

— Мир! — кивнула Наташа.

— Спасибо!

Виктор Сергеевич бережно взял Наташу под руку, подвел к креслу, стоявшему у самого камина, усадил, а сам остался стоять прямо перед ней.

— Чай, кофе? По-моему, не помешает чего-нибудь покрепче.

— Не помешает.

Загорский подошел к буфету и взял с полки угловатую бутылку с забавной черно-белой этикеткой.

— Знатоки и ценители будут смеяться, но я предпочитаю американский бурбон. Понимаю: не патриотично и не слишком эстетично. Будете?

— Буду, — уверенно сказала Наташа.

— Со льдом?

— Да.

— А я без.

Загорский открыл отделанную деревом дверцу, за которой оказался холодильник, достал серебряное ведерко со льдом и вернулся к Наташе.

Пока Виктор Сергеевич ходил за стаканами и орешками, Наташа рассматривала ведерко. Работа явно старинная, серебро потускневшее, узор местами стерся, зато отчетливо виден герб — выполненная затейливым шрифтом заглавная латинская буква N в окружении листьев и с короной наверху.

— Это один из вариантов герба Наполеона, — сказал Загорский, увидев, что Наташа наклонилась к ведерку и пытается разобрать рисунок.

— Как? Того самого?

— Его, родимого.

Виктор Сергеевич, широко улыбаясь, поставил два высоких стакана и сел в кресло напротив.

— Правда, использовалось оно, как говорят знатоки, для белого вина. Сомневаюсь, правда, что император возил его в поход — делать лед в полевых условиях тогда не умели. По легенде, ведерко приобрел в Париже герой наполеоновских войн граф Пален.

— Красивое… А вам не кажется, что это фетишизм? Какая разница, кому оно принадлежало? Всего лишь вещь.

— Вы не верите в особую энергетику человека? Что частица души передается предметам, с которыми он соприкасается?

По лицу Загорского и тону вопросов нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Нет, не верю, — ответила Наташа, — хотела бы верить, но прекрасно понимаю, что человек — примитивно материален. К сожалению.

— Странно… женщинам положено верить в приметы, гороскопы, гадания.

— Значит, я не обычная женщина.

— О, да! — воскликнул Загорский. — Вы необыкновенная, вы волшебная женщина!

— Ну, вот… опять я хотела сказать совсем другое.

— Я вас понял. Давайте, выпьем!

Виктор Сергеевич положил в Наташин стакан льда и аккуратно налил немного янтарного виски, зато себе плеснул от души и торжественно объявил:

— За вас!

Наташа сделала глоток и закашлялась. Может этот самый бурбон и был чем-то особенным, но, по всей вероятности, ей не суждено стать любительницей американских крепких напитков. Зато Загорский выпил с явным удовольствием.

— Эх, хорошо… Вам не понравилось?

— Не очень, — призналась Наташа.

— Жалко. Я думал, что бурбон должен нравиться женщинам.

— Увы.

Наташа улыбнулась и поставила стакан на стол.

— Кстати, Виктор… — она запнулась, — Сергеевич. Спасибо вам. Вы меня спасли. Я очень испугалась.

— Кстати, пожалуйста, — рассмеялся Загорский, — теперь я должен сказать что-то вроде: «Каждый на моем месте поступил бы так же».

— Ну, это вряд ли. Каждый бы точно не смог. И вы далеко не каждый.

— Напросился на комплимент…

Наташе стало стыдно.

— Простите.

— Странный у нас разговор, — сказал Загорский, — постоянно извиняемся, словно наделали друг другу гадостей.