Жозеф Кессель - Всадники

– Свет мне больше не нужен, большой саис, – прошептала Зирех.

Факел угас. Уроз почувствовал приятную апатию. Сначала он подумал, что причиной тому было возвращение темноты. Но покой проникал все глубже, глубже, овладевая всем телом. И у Уроза возникло странное ощущение замешательства, как если бы какая-то часть его, необходимая для равновесия, стала вдруг ускользать от него, исчезать, растворяться в воздухе. Он перестал страдать. Это было невероятно. Инстинктивно он стал искать переломанную ногу. Она была на месте, намазанная каким-то скользким веществом.

«Травы Зирех, – подумал Уроз. – Значит, она не обманывала».

Он посмотрел на женщину, обладающую такими знаниями. До этого он совсем не обращал внимания на ее черты. А теперь разглядел при свете костра лицо, еще не потерявшее приятность от возраста, солнца, пыли и усталости, лицо с выступающими вперед острыми скулами, большими карими глазами с длинными ресницами и темным цветом кожи.

«Бесстыжая смесь рас, – подумал Уроз. – В ней смешались узбекская, пуштунская, индийская кровь, всего понемногу. А что удивительного? В этих семьях мужья и отцы за несколько афгани продают своих жен и дочерей первому прохожему».

Так размышлял Уроз, радуясь такой вопиющей безнравственности. Ему бы не хотелось чувствовать себя чем-то обязанным этой женщине. Столь низкое ее происхождение освобождало его от всякой благодарности. Выражать благородное чувство такой, как Зирех, значило бы оскорблять само это чувство.

«Я отплачу ей щедрой пригоршней денег. Собственно, только этого она и хочет», – рассудил Уроз.

Это была последняя отмеренная им, людям и вещам, мысль. Ничто больше его не касалось. Слишком велико было поселившееся в нем ощущение счастья. Какой-то чудесный полог накрыл его: тело перестало болеть.

Тут Зирех приподняла руки и еще какое-то время подержала их над раной, готовая, если потребуется, продолжить лечение. Ни один мускул, ни один нерв Уроза не шевелились. Женщина с глубоким вздохом опустила руки. Тело ее размякло. Мокки стоял все на том же месте, сзади нее. Он почувствовал, как голова, как плечи Зирех, откинувшись назад, оперлись на его бедра, на его колени. Его вдруг охватила странная, сладкая истома. Он услышал шепот, как будто откуда-то издалека голос говорил ему:

– Ему больше ничего не нужно… он спит…

В то же самое мгновение Зирех, будто какой-то быстрый и гибкий зверек, была на ногах, лицом к Мокки. Он увидел, что она очень маленькая. Лоб ее доходил ему лишь до груди. От этого чудесная слабость в нем только возросла.

– Пойдем, – позвала Зирех… – Мне холодно.

Он перешел за ней на другую сторону костра и бросил в него охапку хвороста.

Потрескивание огня, шум ночного ветра, дрожание кустарника, журчание воды – все это Уроз слышал, сам того не замечая. Эти приглушенные звуки были для него лишь отголосками глубинных шорохов, зарождавшихся в его собственном теле: шороха текущей по венам крови, шелестящего звука равномерного дыхания, вибраций стихающей лихорадки. Это были такие же отзвуки его покоя, его блаженства.

Когда же появился звук, нарушающий гармонию волшебных голосов, поющих внутри него, Уроз не осознал этого. Только вдруг появилось ощущение какой-то странной печали. Ему по-прежнему не было больно, но он почувствовал, что нарушилась гармония темноты и земли. Ему по-прежнему не было больно, но он начал обретать самого себя и осознал, что лежит на куче тряпья. Между тем шум усиливался, вносил в сознание дискомфорт, перекрывал другие шумы, приходящие с неба, гор, от листьев, воды и огня. И из-за этого он, наконец, отчетливо услышал и распознал этот шум. Это было прерывистое, хриплое дыхание, равномерное и как бы извлекаемое из нутра некой счастливой мукой, а к нему еще примешивалась какая-то протяжная жалоба, нечто вроде всхлипывания. И хотя оба голоса были явно человеческими, походили они прежде всего на сладострастный крик животных.

Уроз тотчас понял, что это за звуки.

«Мокки и Зирех», – мысленно сказал он себе.

То, что они совокуплялись, его не волновало. Здоровый парень и продажное брюхо… Ничего более естественного нельзя и придумать… Он и сам не пропускал таких девок, готовых отдаться кому угодно. Уроз стал их вспоминать. Их было не так уж много – случай редко представлялся – и они плохо ему запомнились. Такие похожие одна на другую встречи: воля случая… грязная ночлежка… темнота… резкое, короткое удовольствие… Презрение до того… презрение во время… презрение после… В памяти всплыло почти забытое лицо… его жена… Умерла от холеры, беременная, в первый же год после женитьбы.