Жозеф Кессель - Всадники

Предсмертная конвульсия зверя была так сильна, что Уроза отбросило на землю. От боли он чуть было не потерял сознание. Привел его в чувство голос Гуарди Гуэджа.

– Чего еще ты ждешь, чего требуешь от себя, о чопендоз? – говорил старец.

Чье-то горячее дыхание коснулось лица Уроза. Он открыл глаза. И увидел совсем рядом со своей головой голову Джехола.

– Ложись, – прошептал Уроз.

Конь лег, повернув спину к лежащему хозяину. Уроз вцепился обеими руками ему в загривок, подполз, подтянулся, навалился на коня. Медленно, с предельной осторожностью, Джехол встал на ноги, с ношей на спине. Поскольку седла на нем не было, Урозу показалось, что он и конь составляют единое целое.

Он отвязал уздечку и направил Джехола к проему.

– Да будет мир с тобой, Пращур, – сказал он, обращаясь к Гуарди Гуэджу.

– Я всегда провожаю гостя до порога, – отозвался старик.

Конь перешагнул через трупы двух собак и вышел из-под навеса. Одежда Уроза, руки и лицо были в запекшейся крови. В нескольких шагах от убежища он увидел Мокки и Зирех.

– Не забудь седло, – напомнил он саису.

Потом повернулся к Гуарди Гуэджу, стоявшему рядом и гревшему на солнце свое морщинистое лицо:

– Да уберегут тебя от всех несчастий твои боги, о Пращур.

– А ты, о чопендоз, берегись своих! – отвечал Гуарди Гуэдж.

Заехав за холм с погребениями, Уроз обнаружил, что плато должно скоро кончиться. Между двумя хребтами, окружавшими его справа и слева, расстояние быстро уменьшалось, а от одной цепи гор к другой протянулся подъем, загораживающий горизонт.

Джехол шагал бодро. Ему уже не нужно было применяться к шагу пешеходов. Для него теперь существовала только воля хозяина. А Уроз не сдерживал коня, хотя и ехал без седла, хотя боль в сломанной ноге причиняла адские мучения, еще больше усилившиеся после схватки с собаками. Он тоже был рад этому одиночеству и этой свободе. Рад даже этой боли. Совокупность испытываемых им ощущений была продолжением боя, наградой за него, когда со своими ограниченными физическими возможностями он сумел расправиться с полудикими псами. Острый камень по-прежнему раскачивался на конце его плетки, и он еще не вытер кровь со своего кинжала. Он чувствовал себя способным преодолеть все преграды, порушить все козни. И Уроз затянул дорожную песню, такую же монотонную, такую же бесконечную и такую же древнюю, как степь, как его народ.

Скоро они добрались до края плато. Джехол остановился, Уроз замолчал.

Перед ними было начало подъема. Теперь было видно, что подъем был так крут, что преодолеть его в лоб могла бы разве только горная коза. А наискосок уходила тропа, протоптанная караванами. Крутая, скользкая, местами осыпающаяся, она поднималась от площадки к площадке, делалась все уже и все круче. «Лестницей» назвал ее Гуарди Гуэдж. И Уроз подумал: «очень подходит название». Животные и люди с сильными ногами могли по ней подняться. На хорошем коне хороший всадник в полном здравии тоже смог бы. Но что делать, если нельзя обхватить круп коня двумя ногами, сжать колена, упереться в седле?

Джехол топтался на месте, слегка раскачиваясь корпусом взад-вперед. «Колеблется», – подумал Уроз. Конь слегка повернул голову вбок, к нему. Уроз без труда понял выражение конского глаза.

– Знаю, – мысленно ответил он Джехолу, – знаю: один ты бы не стал колебаться, пошел бы наверх. И если бы верхом на тебе был здоровый человек, тоже пошел бы… А сейчас ты боишься… не за себя… за меня. Ну что ж…

Что отказывался Уроз принять, так это не помощь – всякая лошадь обязана помогать своему седоку. Он отказывался от сочувствия, невыносимое, почти человеческое выражение которого он сумел прочесть во взгляде Джехола.

– Ну что ж! – повторил Уроз.

Он взмахнул нагайкой, увидел привязанный к ней острый камень и отвел удар в сторону. Но Джехол успел услышать свист плети и разглядеть кремень. Он тряхнул гривой. Все мышцы его напряглись для прыжка. Но, собрав все свои силы, он почувствовал, как уязвим и как непрочно сидит тот, кого он должен был доставить наверх. Он опустил голову, осмотрел еще раз подъем и стал преодолевать его со всем вниманием и осторожностью.

Наклон тропы был так велик, что конь не шагал, а скорее карабкался. Спина его была большую часть времени не горизонтальной, а наклонной. Как ни старался Уроз сжать ляжками бока лошади, он чувствовал, как при каждом толчке неумолимо сползает по взмыленной от напряжения спине.