Жозеф Кессель - Всадники

Зирех отдернула руку и, чтобы не закричать, закрыла ею рот. Мокки не упал только лишь потому, что держался за гриву Джехола. Колени его подогнулись.

– Привяжи Джехола обратно и оставайся возле него, – сказал ему Уроз. – Как рассветет, займешься моей ногой. А шлюха пускай убирается. Немедленно.

Зирех убежала. А Уроз, прежде чем поддаться, наконец, желанию заснуть, ощутил в голове такую ясность и беспощадную решимость, как перед началом великого бузкаши.

Солнце приближалось к зениту. С самого рассвета они ехали без помех. Дорога плавно поднималась в гору среди скоплений тополей, небольших полей пшеницы и бобов, а иногда и виноградников. Вода была в изобилии. Ручьи, ручейки, потоки, маленькие речки держали землю в своих сотканных из серебряных нитей сетях. Даже на каменистой почве весело зеленела густая трава. Все чаще встречались селения, больше стало попадаться людей. Прохожие были спокойны и любезны. Они приветствовали путников жестом, здоровались. Некоторые останавливались, дабы призвать милость Аллаха на гордого всадника и его верного слугу.

Их похвалы досаждали Мокки. Покидая караван-сарай, он отмыл лицо Уроза от пыли, промыл и перевязал рану, наложил шины на место перелома, и при этом раненый, несмотря на боль, не издал ни звука. И Мокки вскричал в своем сердце: «Прости… Прости меня, сын Турсуна! Дьявол вселился в меня, и я захотел обокрасть тебя и оставить одного, беззащитного». А теперь он все время повторял: «Я подумал, что он неизлечим, обречен, потому что пожелал его коня. Я был убийцей… Клянусь Аллахом, никогда, никогда больше, даже в мыслях, я не причиню вреда человеку, который дал мне Зирех».

Мокки часто поглядывал через плечо на свою спутницу. Она шла позади с низко опущенной головой. И лоб ее, под подобием платка, покрывающим волосы, казался еще более выпуклым и упрямым…

Так прошел день.

К вечеру путники подошли к ущелью, еще на заре веков промытому в горах рекой Бамиан, и остановились: они не знали, как назвать их ощущения.

Внезапно мир заполыхал огнем. И причина пожара была не столько в лучах заходящего солнца, наполнившего собой анфиладу гигантского ущелья, сколько в цвете самой горной породы. Снизу и доверху, куда ни глянь, вертикальные склоны, между которыми шумела и пенилась река, были красными. Колоннады, фронтоны, портики, выпуклости и углубления – все было красным. Каждый гребень, каждая складка сверкала ярко-красным, алым и пурпурным огнем. Там, где стены были гладкими, пламя от них отражалось, словно были они гигантскими зеркалами, повисшими над водой в самом сердце пожара. А огромные руины крепости, господствующей над ущельем и опирающейся на красные скалы, были подобны костру, зажженному в незапамятные времена и собирающемуся гореть вечно.

– Аллах! О, Аллах! – встрепенулся Уроз.

– О, Всемогущий! – не меньше его удивился Мокки.

– О, Всемилостивейший, – прошептала Зирех.

Как ни разделены были они между собой, в эту минуту они оказались во власти одного и того же, причем очень странного чувства. Это был страх, но такой, который не подавлял, не замораживал кровь в жилах. От ужаса захватывало дыхание, но сердце не замирало. Это было похоже на колдовские чары, на головокружение, пугающее и вместе с тем вызывающее желание, чтобы оно продолжалось без конца.

– Аллах! О, Аллах! – повторил Уроз.

А Мокки:

– О, Всемогущий!

И Зирех:

– О, Всемилостивейший!

Говорили они опять все вместе, ибо и чопендоз, и саис, и кочевница были вылеплены из одной и той же глины, и для защиты от этого мира им нужен был тот, кто эту глину замесил.

Уроз был не в состоянии выдержать это больше одного мгновения. Он направил коня по дороге, протоптанной бесчисленными ногами и копытами, между пенящейся водой и огненного цвета горой.

Постоянно поднимаясь, они шли вдоль бурного потока с водопадами, завихрениями и порогами. Сверкающая река оглушала их своим победоносным гимном. А великолепный пожар все продолжался. Наконец подъем стал менее крутым, река чуть спокойнее. Стены из пылающих скал расширились. И вдруг они увидели долину Бамиана.

Путники вновь остановились. На этот раз удивление смешивалось с восхищением. Перед ними простирался огромный оазис, редкое явление, на высоте почти в десять тысяч футов. Он весь сверкал ртутью водных протоков посреди изумрудной зелени рощ, садов, огородов, между которыми виднелись многочисленные дома. Слева от оазиса вдаль уходила могучая сливающаяся с небом цепь гор. А справа, вдоль дороги, по-прежнему возвышалась стена краснеющих скал.