Ричард Форд - Трудно быть хорошим

В тех местах, где населения меньше, Стена возвышается в величественном одиночестве без дополнительных заграждений; выжженная земля перед ней так тщательно скрывает запрятанные в ней мины, что даже самый острый взгляд (так передают слухи) не может отличить, где они находятся. Зайцы, бегающие по ночам, нередко подрываются на этих минах. Откуда же зайцам знать о них! Часто нас будят громоподобные разрывы. После них мы еще долго лежим с открытыми глазами, и сказать нам нечего, да и что тут скажешь? — откуда этим зайцам знать про мины, это ведь бедные, глупые создания, но от этого все равно не легче.

Некоторые наши граждане считают Стену произведением искусства, а другие — мерзостью. Но подавляющий процент населения вообще Стену не видит — да, да, буквально. Соответственно никаких эмоций Стена у них не вызывает, и слово «Стена» в их речи вообще отсутствует. Часто пользуются выражением «по ту сторону», например (обращаясь к непослушному ребенку): «Если ты будешь себя так вести, я отправлю тебя по ту сторону». Я однажды спросил свою маму: «Куда на ту сторону? Куда?» — «Ты увидишь куда», — сказала мама, закатив мне оплеуху. Она тяжело задышала, и лицо у нее горело.

Тебе известно, что в основании Стены погребены кости детей? Тех, которые выделялись особой красотой или талантом; тех, кто был сиротой или не имел защитников, тех, кто был слишком высок духом для своего собственного благополучия и безопасности всего общества. Темными, сырыми ночами, когда ветер дует со стороны Стены, слышно их жалобное воркование.

Конечно, это лишь глупые сказки, которым никто из нас не верит. В своем районе мы уже искоренили всяческие суеверия. Стена — это и есть Стена, и (так мы считаем) сделана она из обыкновенного материала. Там нет никаких привидений, ее мощь никак не связана с трупами детей. Иногда глубокой ночью раздаются их слабые тонкие голоса. Где мы, какой этот год, что произошло… И все-таки нет, это никакие не голоса, это не привидения. Стена — это только (только!) стена.

Один из этих голосов — моего брата. Вы слышите его, спросил я у родителей, но они ничего не слышали. Только ветер, ветер и есть. Дождь, стучащий по крышам и в окна, сбегающий по оконному стеклу.

Я забиваюсь под одеяло в угол постели и лежу замерев. Затыкаю рот кулаком. Ветер, ветер со Стены, дождь, барабанящий по крыше всю ночь, его голос, его крик о помощи. Я вижу его, он ползет по колючей Стене, его приподнятое лицо блестит от крови, а около — кучка любопытных свидетелей. Они всегда тут — молчаливые свидетели — вдоль тянущейся на многие километры Стены.

Я засыпаю под утро, когда стих ветер. И снов я никаких не вижу.

Конечно, это просто совпадение, но из надежных источников стало известно, что следующий День Благоволения приходится на мое восемнадцатилетие. Иначе говоря, на последнее число нескончаемо длинного месяца августа.

Стена — беспредельна. Завораживающая, томящая, преисполненная красоты, и какой красоты! Вам не понять этого. Не понять, пока вы сами не окажетесь там, где я: согнувшись в три погибели в укромном месте в зарослях березняка за несколько километров до ближайшего жилья. Под ногами битое стекло, обломки досок, груды щебня, все, что осталось после Войны (которая произошла задолго до моего рождения и даже еще до того, как была построена Стена — это если верить тому, что говорят старики). Скрючившись, я подолгу сижу в своем убежище, не разгибаясь, глядя на Стену, вбирая взглядом ее серую однообразную стройность. Завораживающая и томящая, такая томящая и такая прекрасная эта наша Стена! — минуты, часы тянутся, не считаю, в спине боль, лоб в каплях пота. Ничего мне не нужно от Стены, мне достаточно ее видеть. Знать, что вот она, здесь. Что она существует. Что ни один человек не смеет пройти туда.Что там Запретная Зона, границы ее четко определены, и мы от нее защищены надежно. Как могли люди существовать в нашей стране, когда Стены не было? Когда они могли свободно идти в любую сторону, даже туда, куда запрещено. (Эта мысль не дает мне покоя. У меня начинает щипать в глазах, и слезы готовы политься на мои разгоряченные щеки. Свободноидти в любую сторону, какой ужас!)

Серый бетон. На мили. На года. На всю жизнь. Вечность. Как томительно. Повсюду спокойствие. Так прекрасно, что сердце мое обмирает. Пропитанные лучами полуденного солнца, в ослепительном свете яркого дня все очертания дрожат, раздваиваются… У Стены совершенная тишина… даже трудно представить, что бывает иначе… Но эти будки часовых в метрах пятидесяти друг от друга… охранники (из тех, кто доказал свое умение и преданность государству, скрытые от глаз, не видны даже дула их автоматов). Когда я был ребенком, мне тоже хотелось стать одним из них. Потом позорный поступок моего брата, шум вокруг этого, — несмываемое пятно… Но теперь во мне вновь окрепло желание стать одним из них. Желание сидеть в сторожевой будке долгими, завораживающими часами, ощущая в руках автомат, который всегда наготове, всегда наготове к выстрелу.