Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

Дома, еще не представляя, каким образом он оповестит родителей о прочитанном в полосатеньком бюллетене, а затем и изустно узнанном от непроницаемого секретаря комиссии в поблескивающих круглых очках, скрывавших маленькие глазенки и, казалось, душу, да и всего его с головы до пят, обезличивая, усредняя, превращая в какую-то арифметическую единицу какого-то огромного, округленного, коллективного числа; не понимая, как все это с ним получилось, Николенька Новиков машинально раскрыл зачетную книжку и зачета по политическому минимуму не обнаружил. Стало быть, полосатая бумажка на доске объявлений и секретарь под очками правы, а он — нет, потому что... потому что в спешке, это он уж точно вспомнил, зарегистрировать положительную оценку своих знаний позабыл, не успел, не придал тому священнодействию значения — убежал. Стало быть, и преподаватель у себя в ведомостях не отметил. Тоже запамятовал? Или оскорбился неуважительностью к своей персоне и к своему научному предмету? Как его фамилия? Она не сохранилась ни в памяти Николая Сергеевича, ни в документах тех лет, как, впрочем, и имя секретаря в непроницаемо поблескивавших круглых очках и имена-фамилии других важных членов глубокоуважаемых в те времена, проницательных комиссий и правлений.

А вот Тарутин Николай Николаевич, Покровский Стахий Григорьевич, Яковлев Владимир Леонардович, Ибрагимов Махмут Ибрагимович остались не только в памяти, но и в письмах с ходатайством о восстановлении студента-математика в университете. Эти письма хранятся у меня, и я приведу одно из них в качестве свидетельства нераздельности ума и сердца истинного ученого, его научного гения и гражданской сущности.

В Комиссию по проверке академической успеваемости студентов физико-математического факультета Казанского Университета

Прилагая при сём заявления астрономов профессора Покровского С. Г. и астронома-наблюдателя Яковлева В. Л., а также преподавателя геофака Ибрагимова М. И., обращенных в Астрономо-Математическое Общество по поводу исключения из числа студентов Новикова Н. С., математика второго курса, я со своей стороны обращаю ходатайство к Комиссии с убедительной просьбой восстановить его в правах студентов Университета. Государство обязано выявлять все талантливое, и я особо обращаю внимание на талантливого юношу Новикова: он, будучи еще только первокурсником, посещал у меня такой специальный курс, как, например, теория относительности — труднейшая дисциплина очень специального характера. Он активно и удивительно для первокурсника толково участвовал в практике по Теории Вероятностей, а в мае с. г. под руководством астронома Яковлева приступил к разработке интереснейшей научной темы по разделу двойных звезд. Такие студенты — редкость, и я от всей души сожалел бы, когда б Государство в лице этого юноши потеряло крупную научную силу. Может быть, при увольнении играло роль соображение по поводу его происхождения, но с точки зрения Государства — Государства нового типа, народного, социалистического, — примат такой позиции явился бы актом форменного расточительства. К тому же Новиков, как и его старшая сестра — студентка нашего Университета Новикова, в высшей степени скромные, преданные науке, честные и просто симпатичные молодые люди. С моей точки зрения, увольнение одного из них, а именно — Николая Новикова было бы жестокой и неразумной несправедливостью, не поддающейся никакому логическому объяснению.

Председатель Астрономо-Математического Общества, профессор Н. Н. Тарутин.

Казань. 1924. XII. 23.

От имени студентов физмата письмо-прошение написала студентка Родимцева. Письмо подписали десяток студентов, среди них и Семен Пичугин, без пяти минут член Правления Университета. Апелляцию составил и пострадавший — сперва в Университетскую Комиссию, затем в Правление и наконец в Областную Комиссию по проверке личного состава студентов.

Не имея никаких результатов в университетских комиссиях и правлениях, Тарутин, Покровский, Ибрагимов, Яковлев, Родимцева также написали в Главпрофобр, в его Облкомиссию по проверке личного состава студентов.

Ответ и просителю, и ходатаям был категоричен: утвердить постановление местной Комиссии и в апелляции отказать. Подпись под жирной печатью неразборчива. Неразборчива, непонятна была и вся эта история. Прямодушным заступникам все это представлялось ужасным недоразумением, тарабарщиной несусветной. Как это так получилось, что судьба конкретного талантливого студента и усилия конкретных людей, ученых, студентов натолкнулись на безымянную, неосязаемую и безнадежно-глухую стену? Мало того, защитников взяли на заметку. Родимцеву вызвали на ковер Президиума факультета и в течение двух часов прорабатывали за заступничество деклассированных элементов и саботаж курса партии на укрепление пролетарского ядра студенчества, тактично напомнив заодно — представителем каких кровей является сама. Профессора Тарутина заставили объясняться в письменной и устной форме по поводу приватного допуска первокурсника на спецзанятия старших курсов и пристыдили за пособничество купцам. Это уже Правление его пристыдило. Его — председателя оргкомитета пятого по счету в РСФСР рабфака, главного организатора вольготной и стройной учебы рабочих и крестьян в городе Казани.