Жорж Перек - Кондотьер

— Это тебя забавляло?

— Надо думать, да…

— Что именно было забавным?

— Все, что я делал… Почему, не знаю… Это и неважно… Если бы это меня не интересовало, думаю, я бы все бросил, но все складывалось так, что это меня интересовало…

— А дальше?

— Через два года я уехал в Нью-Йорк, в Институт Рокфеллера. Проучился там год. Вернулся дипломированным реставратором. Написал — сам уже не помню о чем — работу, какую-то чушь, для поступления в школу Лувра. Просидел там чуть больше полугода, только чтобы получить диплом, и вернулся в Женеву. Благодаря Руфусу, которому меня представил Жером, я стал помощником реставратора в женевском музее. Проработал три месяца, уволился по состоянию здоровья. Все эти путешествия и работы служили мне лишь для алиби. Официально я устроился реставратором у Руфуса. И начал подделывать. Вот.

— Ты овладел ремеслом?

— Достаточно хорошо, чтобы помогать Жерому и уже работать в одиночку. Учение продлилось четыре года, что немало. Следующие пять лет я занимался всякой мелочевкой. И только после этого пошли большие заказы…

— А Мадера в этом участвовал?

— Даже не показывался… Если верить Руфусу, который рассказал мне всю подноготную год назад, хотя я и сам обо всем догадался, это Мадера поручил Жерому найти себе помощника и разработал основную схему сценария: официальная учеба, должность и так далее.

— Зачем?

— Он, похоже, просчитывал, как будут развиваться события, и где-то к сорок третьему году уже предвидел грядущее окончание войны, а вместе с ним — оживление рынка и, следовательно, больший спрос на картины и большие возможности для своей деятельности…

— Ни Руфус, ни Жером никогда не говорили с тобой об этом?

— Нет. Он оставался в тени, как Николя, как Доусон, как Сперенца… Я знал Жерома и Руфуса. Обо всем остальном — ничего…

— Ты не знал, что происходит с поддельными произведениями, которые ты изготавливал?

— Я отдавал их Руфусу…

— У вас никогда не возникало проблем?

— С полицией? Нет… Господин Кёниг — фигура, весьма уважаемая в Женеве. Его галерея высоко котируется в Европе…

— Зачем же он занимался фальсификацией?

— Откуда мне знать? Этого я так и не понял… Ни он, ни Мадера не нуждались в деньгах… Руфус в своей галерее получал бешеные проценты, да и Мадера был вроде бы очень богат… Даже если они сколотили состояние на подделках, то могли уже не торговать ими в тот момент, когда в работу включился я…

— То, что ты делал, стоило дорого?

— Сначала — не очень… Потом все дороже и дороже…

— Ты не знаешь, кто покупал?

— Нет… думаю, частные лица… В Южной Америке, в Австралии…

— Как это происходило?

— Откуда мне знать? Руфус передавал мне заказ, я выполнял его и отдавал ему; какое-то время я видел картину в подвале галереи, через какое-то время она пропадала, и я больше никогда о ней не слышал…

— Как тебе платили?

— У меня была ставка реставратора. Для налоговой службы. И процент с проданных фальшивок.

— И все они продавались?

— Думаю, да. Во всяком случае деньги я всегда получал… От пяти до ста тысяч швейцарских франков за картину…

— Сколько это составляло? Двадцать пять процентов?

— Приблизительно… Пять тысяч франков за небольшого Дега и сто тысяч за Сезанна…

— Что ты делал с этими деньгами?

— Ничего…

— Откладывал на старость?

— Покупал книги… Пожалуй, это единственное, что я часто покупал… Кроме этого, приобрел одну квартиру в Париже, другую в Женеве… Путешествовал…

— Не самое плохое существование…

— Совсем даже неплохое…

— Что же помешало?

— Ничего… Думаю, проблема как раз в этом… Все было прекрасно отлажено, все шло как по маслу. Интересная работа, деньги, долгие каникулы, путешествия…

— Что-то ведь должно было нарушиться…

— Почему? Жером прожил так всю жизнь… В течение двенадцати лет никаких помех… все было изумительно просто. Я работал, мне платили; я отдыхал. На три недели в какой-нибудь шикарный отель или круиз по Средиземноморью на яхте, которую одалживал мне Руфус. Я возвращался, вновь принимался за работу и так далее…

— Но что-то все же не получилось…

— Да, конечно… не получилось всё…

— Но не получаться начало с чего-то?

— Трудно сказать… Я часто задумывался, что послужило толчком… И все без толку.

— Почему?

— Не знаю… Долго объяснять… Надо вспоминать, что думал в такой-то день, в такой-то час… А ведь я уже ничего не помню…

— В какой день? В какой час?