Уже третий день им не встретилось ни одной живой души. Заблудись они, не у кого было бы спросить дорогу. Только раз мелькнула маленькая фигурка, но очень далеко — человек казался не больше муравья.
Вечер провели в молчании, греясь про запас у костра и готовясь к ночевке. Так сильно похолодало, что ночью поверхность воды покрывалась прозрачной корочкой.
Спальные мешки, которые дал Шевийон, были слишком тесны, чтобы в них удобно было спать, зато не позволяли примерзнуть к земле.
За последних три дня Вероника совсем извелась. Она пыталась составить разумную и убедительную речь, чтобы доказать Маркизу, что он не прав. Подыскивала аргументы, мысленно с ним спорила, но в пути, идя рядом, так и не решилась первой заговорить.
Маркиз шел на полшага впереди. Рот и нос он прикрыл шерстяной тряпицей, и видны были только глаза: налитые кровью, слезящиеся, усталые, словно их обладатель не спал несколько ночей. Он не произносил ни слова. Время от времени поглядывал на карту, хотя уже знал ее наизусть.
Гош перед сном по-прежнему раскладывал вокруг лагеря пучки трав. Ночью он слышал, как звери приближались к этой пахучей границе, шуршали сухими травами и, разочарованные, уходили. Значившиеся в их прейскуранте запахов травы Гоша недвусмысленно сообщали, что на эту ночь в принадлежащих им горах выросла возведенная его руками твердыня.
В то утро Маркиз проснулся первым. Солнце еще не встало; Маркизу казалось, что полной грудью он сможет вздохнуть, только когда появятся первые его лучи. Медленно, с трудом повернувшись на бок, он увидел спящего с открытым ртом Гоша и тяжело дышащую Веронику. И вдруг почувствовал огромную ответственность за этих двух юных созданий. Из-за него они очутились здесь, ради него рисковали здоровьем и жизнью. Оба всецело от него зависели; сейчас малейшая его ошибка могла их погубить.
Превозмогая сопротивление окоченевшего тела, Маркиз встал и занялся костром. Снял веревку с вязанки дров, которая была у них с собой, и осторожно положил два полена на тлеющие веточки и пучки травы. Потом налил из бурдюка воды в железный котелок и бросил туда горсть трав — из полученной от Делабранша смеси. Достал сухой хлеб и копченый сыр. Разложил на полотняной салфетке. Теперь настала пора молитвы. Маркиз повернулся лицом к восходящему солнцу и несколько раз осторожно набрал воздуху в легкие. Воздух был таким чистым и резким, будто его никогда не отравляло человеческое дыхание; и даже бесспорного, не вызывавшего никаких сомнений присутствия Бога в нем не ощущалось. Странный воздух. Голова от него кружилась, как от крепкого вина.
Сосредоточась, сдерживая колотившую его дрожь, Маркиз молил о силе, защите, помощи. Просил наставить его, если он лишится способности различать добро и зло. Однако молитва не приносила, как бывало, покоя и уверенности. Откуда-то сбоку, невидимая взору, подкрадывалась к нему тревога, нарушая порядок произносимых шепотом слов.
Возвращаясь к костру, он присел на корточки возле спящей Вероники и увидел, что у девушки запеклись губы и дыхание частое и неглубокое. Глаза под опущенными веками беспокойно подергивались, разглядывая какие-то внутренние картины. Маркизу вдруг захотелось увидеть необыкновенные образы, которые сон рисовал на стеклянистой поверхности спящих глаз. Нагнувшись, чтобы губами коснуться лба Вероники, он издалека почувствовал бьющий от нее жар. Не зная, что делать, без единой мысли в голове, он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его обуял страх.
Потом он вытащил мешочки с травами и порошками, но ни на чем не мог остановить выбор. Вспомнил про запасы хины. Сел у огня и, почесывая неугомонными пальцами подбородок, обросший за несколько дней щетиной, ждал, пока закипит вода.
Часом позже Вероника выпила растворенное в воде лекарство и смазала остатками какого-то крема спекшиеся губы. Она сидела на одеяле возле костра и пыталась расчесать волосы. Те, что выпадали, мертвые, бросала в огонь.
— Как я хочу помыться, — сказала она. — Мечтаю о том, чтобы помыться.
Маркиз прутиком ворошил угли.
— Может быть, сегодня найдем безопасное место, например, у того пастуха, которого видели вчера с горы. Вы бы с Гошем остались там и подождали меня. Дальше я пошел бы один. Это недалеко, думаю, дня два-три пути. Гош бы о тебе позаботился.
Вероника угрюмо взглянула на Маркиза:
— Со мной все в порядке.
— Я боюсь за тебя. Ночью у тебя был жар.
— Ты меня ненавидишь и хочешь от меня избавиться. — В голосе Вероники прозвучали истерические нотки.
Читать дальше