Ольга Токарчук - Путь Людей Книги

— А вы, сударь, не можете дать нам такой документ? После освидетельствования, конечно, — спросила Вероника.

— К сожалению, не могу, милая барышня. Я не тот врач. Тут нужен официальный лекарь. А я слыву просто чудаком.

Маркиз хотел что-то сказать, но промолчал. У него не было сил перекрикивать ветер. Делабранш будто прочитал его мысли.

— Пищу принимать, дети мои, нужно на свежем воздухе. Вместе с едой поглощаешь чистое дыхание мира. Это как бесплотный поцелуй — продлевает жизнь и очищает кровь. А ты, моя милая, очень бледненькая.

Затем Делабранш вдруг обратился к Гошу. Мальчик, смущенный тем, что его усадили за один стол с господами, оробел еще больше.

— Чтобы обозначить свое присутствие, не обязательно все время молоть языком, верно? Не в пример старому Делабраншу.

Гош неуверенно кивнул и вопросительно посмотрел на Маркиза.

— Он не говорит! — крикнул Маркиз, приставив ко рту сложенную трубочкой ладонь.

— Я это и имел в виду! — прокричал в ответ хозяин.

На минуту воцарилась тишина. Ветер ненадолго успокоился, но потом с удвоенной силой принялся теребить скатерть. Все занялись едой, только Гош бросал поверх тарелки испуганные взгляды. Маркиз медленно жевал невкусный сыр и напряженно размышлял. Делабранш удивлял его. Кто он — этот смешной, неряшливый человечек? Маркиза не оставляла смутная догадка, что под столь неказистой внешностью в столь странном месте скрывается особа, в высшей степени незаурядная. Он чувствовал, что взгляд Делабранша пронизывает его насквозь, что Делабранш видит его прошлое, настоящее, а возможно, и будущее, раскладывает его на элементы и анализирует как явление. И оттого терял уверенность в себе. Постепенно, с каждой минутой, Маркиз переставал быть сильным, решительным мужчиной, ученым, дипломатом, любовником, заботливым вожаком — зато к нему возвращалось давно забытое ощущение: он снова начинал чувствовать себя мальчиком, своевольным, умным не по летам подростком. Чтобы не утерять окончательно собственный образ, он решил оказать сопротивление.

— Я не прочь бы с вами поговорить, господин Делабранш, но мешает этот ужасный ветер.

— А что бы ты хотел обо мне узнать? — Делабранш макнул кусочек хлеба в оливковое масло, которое налил себе на тарелку.

Маркиз на секунду смешался, а потом отважно спросил:

— Кто вы такой?

Делабранш оперся локтями на стол и одобрительно посмотрел на Маркиза.

— Я врач, дорогой мой.

— И отшельник, — сказала Вероника.

— Да, отшельник, хотя у меня есть женщина и кошка. Ветер на минуту стих, и Делабранш, воспользовавшись этим, произнес длинную тираду:

— Отшельник я добровольный. Врачом стал по воле случая, если признать, что есть такая вещь, как случай. Когда-то я размышлял, что лучше: жить или наблюдать за жизнью? Мне тогда было столько лет, сколько тебе, сынок. Шагать в ногу со временем, набираться опыта и пользоваться предоставляемыми жизнью возможностями или издали изучать мир. Ну и в конце концов заключил, что стороннее наблюдение лишь повергает человека в отчаяние. Не за что зацепиться глазу, уму, чувствам. Только стоять и наблюдать — все равно что торчать в мелкой реке, где вода тебе по щиколотку. А в реке, как известно, нет ничего постоянного. Глаза болят, рассудок устает — тут-то и подкрадывается отчаяние. Если же я погружусь в воду с головой, то своим телом придам ей стабильность и смысл. Река течет не только рядом, но и сквозь меня, и позволяет себя познавать. Потому я и выбрал жизнь, а не наблюдение. А ты?

Маркиз задумался. Слова Делабранша его ошеломили — он ждал услышать нечто совершенно противоположное.

— И одновременно я отдаю себе отчет в том, — продолжал Делабранш, — что жить, не глядя вокруг, значит навлечь на себя не одну беду. В этом случае река затягивает нас, оглушает и ослепляет. Мы забываем, куда вода течет, где дно и где то, что рекой не является. Становясь рекой и лишь из реки черпая свой опыт, мы обретаем ее неуловимость и бренность. В ней растворяется наша сила, наша завершенность и наша неповторимость. Удовлетворение получить можно, только наблюдая за собой и за окружающим миром. Умение размышлять, а не чистый опыт отличает нас от животных. Впрочем… разве все это не пустые рассуждения, не способствующие, кстати, пищеварению?

— О нет, сударь, это вещи принципиальные! — выкрикнул Маркиз, потому что ветер снова поднялся. Обвязанная вокруг шеи белая салфетка, вздувшись парусом, на мгновение закрыла ему лицо. — Философствование, пустое или нет, — приватный путь к истине. Я бы охотно поговорил на эту тему где-нибудь в другом месте, где не так дует.