Борис Гайдук - Плохие слова

Андрей выходит в коридор. В голове полная суматоха. Неожиданное потепление Фаитова, необходимость стучать Сергееву, да еще и кино — навалилось все сразу.

Dieses Buch ist interresanter als jenes. Und das interresanteste Buch ist hier. Mein Bruder ist alter als ich. Ich habe diese Ubung machen…

Плюсквамперфект.

Еще одно смешное словцо. Плюс к вам перфект, плюс к нам перфект.

Сергеев напоминает о себе перед ужином, зовет в канцелярию.

— Товарищ капитан. — Андрей старается выглядеть испуганным, да особенно стараться и не приходится. — Я все обдумал. Я согласен. Только прошу вас, чтобы никто…

— Понятное дело, не ссы. Когда катите?

— Пока не знаю. На днях.

Андрей краснеет. Вот и пришлось стать сергеевским осведомителем, существом во всех отношениях презренным. Хотя, с другой стороны, это не совсем так. Какая-то игра в шпионов получается. Хе, двойной агент Топорков.

— Ладно, свободен. Держи в курсе.

Herr Weber wohnt in der Gartenstrasse. Das ist eine lange Strasse. Viele Menschen gehen hin und her. Die beiden Gehwege sind schmal, aber der Fahrweg ist breit. Dort sehen wir viele Autos, Busse, Motorrader und Fahrrader. An der Strasse stehe viele hohe Laternen. Sie leuchten abends sehr hell…

Вечером Андрея усаживают перед телевизором.

Вокруг — тридцать два человека, все до одного деды и помазки — солдаты, прослужившие больше года, но меньше полутора. Один только Решетов в отпуске. Цвитишвили и Бунин прибежали из караула — стоят у дверей, готовы нестись обратно, если покажется кто-нибудь из офицеров. Молодой боец на углу казармы стоит на шухере, наблюдает за офицерским домом.

Андрей волнуется. Все вокруг сдержанно галдят, ждут фильма про какую-то необыкновенную девчонку. Так и говорят: «Кино про девчонку». Что же это будет? Мелодрама? Эротика? Дебильная молодежная комедия? Отчего такой ажиотаж?

Андрей судорожно выстраивает в голове шаблоны диалогов. Если фильм про любовь, вариантов должно быть не слишком много.

«На самом деле я всегда хотел быть только с тобой, Мэри!»

«О, Питер, я уже слышала это тысячу раз!»

Главное — сразу разобрать, как кого зовут, и в нужные места заготовок вставлять имена. Плохо, что этот фильм уже шел и они все более или менее в курсе событий. И Гребень уехал, не у кого спросить.

Фильм начинается.

Ну, господи, если ты есть — пронеси!

Ползут титры. Музыка кажется знакомой. Из машины вылезает девочка с округлой стрижкой а-ля Мирей Матье, школьный двор… Что же это? Видел ведь, видел… Что?

Сзади слышен негромкий радостный гомон.

— Тихо, тихо! — прикрикивает Фаитов. — Топорище, чего молчишь? Про что они там базарят?

От прежнего расположения не осталось и следа. На людях, видимо, послаблений от него ждать не придется.

Батюшки мои, да это же французские «Большие перемены»! Ты есть, Господи! Ты есть прямо здесь и сейчас!

Славный, добрый фильм про очаровательную девочку Вик. Играет некая Софи Марсо. На гражданке дважды смотрел у Светки Гладковой по видаку! Название у переводчиков было адаптированное. А родное точно — La Boum. То есть «Бум».

Ура! Как говорил комэск Титаренко, будем жить!

Андрей прочищает горло и, почти не слушая телевизор, начинает вспоминать кино, не забывая при этом имитировать синхронный перевод с нарочито грубыми ошибками.

— Рауль просил передать, что хочет дружить, э… встречаться с тобой. — Но я не… я не уверена, но знаю одну, ну, короче, которая была бы не против. — Да ну! Правда, что ли? И кто же это?

Народ затихает.

Откуда-то издалека Андрей слышит обрывки речи из фильма и свой ломающийся от волнения голос. В памяти быстро разматывается рулон с сюжетом. А детали… да фиг с ними, с деталями.

Вот появляется и главный герой-любовник. Как же зовут этого пижона? Какое-то типично французское имя с окончанием на «е». Как же его: Андре? Рене? Ксавье? Надо же, забыл. Ага, Матье.

Вот этот Матье сзади надевает на Вик наушники, она падает ему в объятия, звучит музыка, нежная и лирическая, и парочка плывет под нее посреди всеобщего рок-н-ролла.

По комнате проносится общий вздох.

— Dreams of my reality, ля-ля, ля-ля, — невольно подпевает Андрей, спохватывается и косится на Фаитова. Тот, подавшись вперед, тоже покачивает головой в такт. Такого лица у него не было никогда. Надо же, и этой скотине не чужды человеческие чувства.

Андрей украдкой оглядывается. На лицах — мечтательные глупые улыбки. Ташматов наклонил голову набок и сидит с полуоткрытым ртом. Цвитишвили от дверей посылает экрану воздушные поцелуи. Стулья не скрипят, не слышно дыхания. У некоторых в глазах слезы.

«Им всем ведь по девятнадцать или двадцать лет, — приходит к Андрею отстраненная мысль. — Только Березин старик, ему двадцать пять. И Фаитову двадцать два, после училища призвали. И никакие они не солдаты, а перепуганные дети, которых оторвали от родителей и друзей, от любви, от музыки и вина, от жизни и юности. Кого-то, впрочем, от раннего алкоголизма, поножовщины и тюрьмы. Но сейчас все это не важно. Сейчас на них погоны, а по телевизору идет фильм, и там «настоящая» гражданская жизнь».