Борис Гайдук - Плохие слова

— Не будем, значит?

— Нет…

— Ладно.

Андрей садится на койку, трогает лицо. Нужно пойти смочить холодной водой.

— Легко отделался, — говорит дневальный. — Они тебя всерьез собирались метелить.

— Еще не вечер, — мрачно шутит Андрей. Какой там вечер. Половина пятого. Через полтора часа подъем.

— Не злил бы ты его, а?

— Да пошел он в баню. Что мне теперь, веревку мылить?..

Ничего не разбито, крови нет. Но синяка, наверное, не избежать.

— Откуда синяк? — ревет капитан Сергеев. — Опять со стремянки упал?

— Никак нет, товарищ капитан. В столовой на масле поскользнулся. Все видели.

— Ясно. За мной!

Андрей уныло тащится за капитаном в канцелярию.

Сейчас еще добавит. Четыреста девятнадцать дней, о боги, мои боги, за что мне все это?

— Вот что, Топорков. Или я буду все знать про бензин, или я тебя сгною. Я понимаю, что бочки выкатывали и будут выкатывать, это диалектика жизни. Если борзеть не будете, пусть идет, как идет. Понятно? Армия не обеднеет, если дембеля пропьют двести литров бензина. Но я хочу знать все, что творится в этой части. Понятно?

Андрей неопределенно пожимает плечами. Армия, кажется, не беднеет и оттого, что два или три раза в месяц офицеры выгоняют из части полный бензовоз. Потом бухают вместе с инспекторами и списывают недостачу на испарения и протечки. Тот же Сергеев уже прикупил новенькие «Жигули» в экспортном исполнении. Прапорщик Зинько имеет даже бундесовскую «Ауди». Зинько служил в Афгане, грудь в медалях, и всяких вольностей ему положено больше других. У них там тоже дедовщина, только без мордобоя. Баранов новенький, с ним пока не делятся. А Ивлев — чмошник, на него все просто кладут, отстегивают три копейки с бензовоза. Интересно, командир части тоже в доле? Наверняка в доле.

— Понятно, я спрашиваю? — повышает голос Сергеев.

— Никак нет, товарищ капитан! Не понимаю, о чем вы! — говорит Андрей и напрягает брюшной пресс.

Сергеев хватает Андрея за шиворот, дергает на себя и два раза коротко бьет в живот.

Очень больно. Дыхание перехватывает, в глазах вспыхивают оранжевые круги.

— Свободен. Иди подумай.

Андрей вываливается в коридор и сползает вниз по стене. Удивительно, но даже в этот момент какая-то его часть хочет спать. Другая готова заплакать. Так, чтобы полчаса рыдать, как в детстве. Выплакать разом всю эту байду, всех этих хамов с их тупой службой и немецким языком в придачу.

Подходят Ташматов и Садретдинов.

— Пойдем. Не сиди здесь.

В каптерке Фаитов курит немецкую сигарету с фильтром, в другой руке крутит коробку.

— Ну что, склонил Сергеев к сотрудничеству?

— Нет.

Фаитов долго молчит.

— Слушай, Топорище, ты нормальный пацан. Не гондон. Давай так: пока я здесь, ты высовываться не будешь. Через три месяца я уволюсь, ты станешь помазком, и все у тебя будет в шоколаде. Но пока я здесь — чтобы ниже травы. Понял? Иначе придется огребать каждый день.

Андрей стремительно шевелит мозгами.

Мирный договор? Что-то новое.

— Сергееву придется постукивать. По-другому он с тебя не слезет. И нам лишнего геморроя не надо. Поэтому придется играть по правилам.

— Это как?

— А так. Есть такой как бы негласный закон: дедам можно выкатывать примерно бочку в месяц. Офицеры намного больше воруют, и все про это знают. Это типа тайного соглашения. Ты не тронь, и я не трону. Мы ведь тоже можем на них в гарнизон стукануть. Или в особый отдел.

Фаитов тушит сигарету и прячет пачку в карман.

— Но реально мы выкатываем бочки три-четыре в месяц. Докладывать ты будешь про одну, редко-редко две. И со всеми деталями: бочку отдали, например, фермеру, шестьдесят пять марок пропили у Хейнца, сидели до трех часов, нажрались, блевали и тэдэ. Сергеев любит всякие подробности. Типа контролирует ситуацию. Ну ты ему и заливай. А про остальные бочки — молчок. Ясно?

Андрей сглатывает слюну.

— Да.

— Вот и отлично. И упираться не стоит. По-другому Сергеев не успокоится. Будет рыть со всех сторон, и тебя не оставит, и нас. Понял?

— Понял, а…

— Про другие дела он спрашивать не будет. Стукачей и без тебя хватает. С немецким нормально?

— Нормально.

— Хорошо. Сегодня в половине двенадцатого кино будет. Про девчонку, «Бум» называется. Будешь переводить. Оно уже шло, классное. В жизни ничего лучше не видел. Ты там смотри, напрягись. Гребень в прошлый раз ничего толком не перевел. Отжимался потом всю ночь.

— Я постараюсь.

— Постарайся, постарайся. Сейчас свободен.