Джон Грин - Многочисленные Катерины

– Да я триста кило могу набрать, все равно палка-громыхалка до колен отвисать будет!

Колин улыбнулся:

– Повезет же ей.

– Жаль, что она никогда не узнает, как ей повезло, если только мы не поженимся.

Тут Колин вернулся к прежней теме:

– Иногда ты ведешь себя как козел. Вовсе не обязательно вести себя так, будто ты меня ненавидишь.

– Чувак. Ты хочешь, чтобы я сидел и повторял, что ты мой лучший друг и зашибенный гений, что я тебя люблю и хочу обнимать по ночам? Я так делать не буду. Это зитцпинклерство. Но я правда считаю тебя гением. Стопудовым. Честное слово!

– Спасибо, – сказал Колин. Они вышли из машины и встретились у капота. Колин протянул руку, Гассан игриво толкнул его, и они направились в магазин.

ДК привез в магазин сушеную говядину, а Линдси сидела на стуле и читала журнал о знаменитостях, закинув босые ноги на прилавок рядом с кассой.

– Эй, – сказал ДК. – Я слыхал, у тебя сегодня свидание, парень.

– Да, и все благодаря тебе. Если бы ты не заехал в ту яму, она никогда не оказалась бы в моих объятьях.

– Ну, спасибо. Она красотка, правда?

– Эй! – сказала Линдси, не отрывая глаз от журнала. – Это я красотка!

– Тише, тише, детка, – засмеялся ДК. – Слушай, Колин, Гасс говорит, ты не любишь «круизы», но айда с нами на охоту в следующие выходные?

– Спасибо за приглашение, – поблагодарил Колин.

Приглашение и вправду было необычным. Его раньше никогда и никуда не приглашал ни полузащитник, ни угловой, ни любой другой футболист. Но Колин тут же вспомнил причину, по которой он предпочел Катерину I Мари Караволли. Он считал, что в этом мире лучше держаться поближе к своим. Вспомнил и сказал:

– Только я стрелять не умею.

– Ну, свинозавра ты завалишь без проблем, – сказал ДК.

Гассан округлил глаза и едва заметно кивнул. Долю секунды Колин размышлял о том, чтобы отказаться от охоты, но все же решил, что должен пойти ради друга. Тот, кто не хочет быть эгоистичной сволочью, рассудил он, должен проводить время с друзьями, даже если не очень-то хочется. Даже если это может привести к гибели дикого кабана.

– Ладно, – сказал Колин, глядя не на ДК, а на Гасса.

И ДК сказал:

– Договорились. Слушайте, присмотрите тут за магазином, а я пойду. У меня встреча с пацанами у фабрики. Мы идем играть в боулинг.

Линдси отложила журнал:

– Мне тоже нравится боулинг.

– У нас мальчишник, детка.

Она притворно надула губки, затем улыбнулась и встала, чтобы поцеловать ДК на прощание. Он перегнулся через прилавок, чмокнул ее и вышел.

Закрыв магазин раньше обычного, они пошли домой, хотя Холлис не одобряла, когда ее тревожили до полшестого. Она лежала на диване в гостиной и говорила кому-то:

– Нам нужна твоя помощь. Посмотри цену… – Увидев ребят, она сказала: – Я перезвоню, – и повесила трубку.

– Вы что, забыли: до половины шестого я работаю, и мне нельзя мешать.

– Почему ты продаешь землю этому Маркусу, Холлис?

– Это не твое дело, и не уходи, пожалуйста, от темы разговора. До полшестого в дом ни ногой. Помните, что я плачу вам за работу. И, Линдси Ли Уэллс, я прекрасно знаю, что сегодня тебя в доме мистера Джаффи не было. Не думай, что от меня что-то можно скрыть.

– У меня сегодня свидание, так что на ужин не ждите, – вмешался Гассан.

– А я сегодня ужинаю с Колином, – сказала Линдси. – С этим Колином, – пояснила она, ткнув Колина указательным пальцем в бицепс.

Холлис широко улыбнулась; Колин удивленно и сконфуженно посмотрел на Линдси.

– Если вас вечером не будет, я смогу поработать! – сказала Холлис.

Оставшееся до свидания время Колин посвятил работе над теоремой.

За тридцать минут он решил проблему K. XIX. Проблема эта, как оказалось, заключалась не в математическом просчете, а в напрасных надеждах: Колин пытался исправить теорему, чтобы график K. XIX выглядел так:

Короче говоря, он решил, что теорема способна предвидеть будущее, и надеялся, что К. XIX к нему вернется. Но потом он пришел к выводу, что теорема уж точно не могла принимать в расчет свое собственное влияние.

Поэтому, воспользовавшись формулой, придуманной в машине вместе с Линдси [64], он построил верный график своих отношений с Катериной вплоть до сегодняшнего дня:

К пяти часам он был, как никогда, близок к успеху. Восемнадцать Катерин покорились теореме. Но ему еще оставалось сделать нечто очень важное – правильно отразить на бумаге роман с Катериной III. Нобелевскому комитету нельзя предъявить формулу, которая верна только для восемнадцати из девятнадцати Катерин [65]. В следующие два часа он вспоминал Катерину III (урожденную Катерину Мутсенсбергер) с той точностью и ясностью мысли, которая и делала его особенным. Но ему все же не удалось исправить то, что он теперь называл Аномалией III. График формулы, дававшей верный результат в случае восемнадцати других Катерин, был таким: