Эдмонда Шарль-Ру - Забыть Палермо

…Я понимала, что дома я смогу рассказать только об этом, иначе не объяснишь, откуда у меня пятна на платье и почему мы вернулись домой на рассвете. Оставалось только сослаться на то, что случилось с моим кавалером, вот с этим самым молодым человеком, который так хорошо воспитан… Он был пьян до бесчувствия. «Неприятное происшествие, каковое, увы, может произойти и с весьма достойными людьми». Как будто именно так и сказала тетка Рози, насколько мне помнится. Она даже не поинтересовалась подробностями. Разве хватило бы у меня решимости сказать ей правду?

В течение следующей недели я под предлогом боли в горле одевала свитер с высоким воротником, а вокруг шеи еще обматывала косынку. Я вся была в синяках, синяки на руках и на запястьях. Постепенно они исчезли…

А потом тетку Рози посетил его отец. Я была немало удивлена тем, что она весьма радостно встретила известие о его приходе и приоделась, как для важного случая. Бедняжка… О чем это она подумала? Он ведь явился за объяснениями. Прежде всего по поводу машины. Она полна нечистот. Он никогда не видел машину в этаком состоянии. Повсюду бутылки. Пятна. Ящик для перчаток взломан. Чем в ней занимались? С того самого вечера его сын находится в очень болезненном состоянии. Подавленное настроение, истерика. Опасаются нервной депрессии. Я слушала все это за дверью, совершенно растерянная. Я чувствовала, что больше кого бы то ни было имею право быть больной или жаловаться, однако нервная депрессия началась у него, а не у меня… Помнится, я заплакала. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя столь одинокой, такой несчастной, как в тот день. А его отец все допытывался: «Что же произошло?» Он хотел поговорить со мной. Я была в страшной тревоге: что, если этот дурак ему во всем признался?.. Но тетушка Рози отказалась позвать меня. Она сказала ему весьма категорическим тоном, что следовало бы научить молодого человека пить в меру до того, как отпускать его в светское общество. Что его сын был настолько пьян, что не мог ни вести машину, ни идти пешком. Что швейцар нашел его мертвецки пьяным, лежавшим ничком на диване в холле, без галстука, без обуви. Что пришлось одевать его, класть в такси, чистить ковры, диванные подушки. Просто скандал! И что в конце концов ей думается, что она сказала достаточно, хватит с нее того, что она видела и слышала, что в наши дни просто не знаешь, на кого можно положиться, и что она просит посетителя удалиться.

Я была спасена.

Иногда во мне пробуждается воспоминание об этой ночи. Я представляю себе самое худшее из того, что могло произойти. А если б у бродяги было оружие? Он мог пойти на все… Ничто но могло бы спасти нас от него. С машиной произошла бы авария… На следующий день нас бы обнаружили… Вместе… Бездыханных.

Но чаще все это забывается надолго, и меня целыми месяцами занимает только моя работа…

Я слушала… Слушала эти странные речи, невольно вырвавшиеся у Бэбс и заполнившие комнату своей эфемерной новизной. Они, как пар, липли к мебели, к стенам, проникали повсюду; они вызвали странный холодок в уголках рта мистера Мак-Маннокса — такая фальшивая улыбка бывает у клоунов. Все это относилось к Бэбс, она поднялась со стула и начала быстро ходить, прижимая к бедрам полы своего кимоно и начисто забыв развязные повадки модных манекенщиц.

Скажу вам, что все вокруг изменилось. Да, все ощущалось по-иному: ее духи, свежий аромат туалетной воды, которой она пользовалась, запах остывшего кофе в наших чашках и даже силуэты деревьев в Сентрал-парке, их жалкие кривые ветки без листьев, которые как бы обращали к небу свою тоскливую немую мольбу. Мне нужно было что-то сказать Бэбс, но я не находила слов. Мы ведь не были с ней близкими людьми, не могу даже объяснить почему. Я продолжала глядеть на парк.

— Ну вот. Теперь ты знаешь, как все это было…

— Да, знаю…

Мне как будто послышался ее шепот: «Я все думаю, как надо было…»

Сделав над собой усилие, я, как мне помнится, сказала:

— Если бы хоть немного любви… Возможно, стало бы легче. Или же возмущения, горя, а может, и просто желания отомстить…

Но в голосе моем не чувствовалось волнения. Да слышала ли она меня? Я смотрела на мою уверенную и такую опустошенную подругу… Ей хотелось двигаться, как будто бы слова сами толкали ее. Она металась вокруг стола так, как ищут в горячке прохладное место в постели. Сколько бы она ни повторяла: «Не стоит так трагически воспринимать эту историю. Всегда бывает первый мужчина, потом другой и еще другой. Что касается меня, то двое последних ничего не значили». Но думала-то она по-иному. Передо мной была новая, иная, мне еще не известная Бэбс, немного усталая, отягченная бременем сказанного. Когда она столкнулась лицом к лицу с жизненной правдой, ее броня пала. Бэбс призналась в своей боли, обнажила свою рану. Эта женщина была обманута жизнью.