Эдмонда Шарль-Ру - Забыть Палермо

Книга, которую вы держите сейчас в руках, — это книга редкой на Западе судьбы. Когда осенью 1966 года авторитетное жюри объявило о присуждении ее автору Эдмонде Шарль-Ру высокой литературной награды Франции — Гонкуровской премии, в парижских литературных и окололитературных кругах возникло легкое замешательство: эту скромную книгу в зеленоватой обложке, изданную Домом Грассэ, к тому времени прочли лишь немногие.

Говорили, что это первое большое литературное произведение автора. Шарль-Ру, Шарль-Ру — кто это?.. Стало известно, что она сотрудничала в большом модном женском журнале, издававшемся американцами, что ей очень не понравилась царившая там обстановка, что идеи, которые она выдвигала в редакции, пришлись там не ко двору и она ушла оттуда. Но роман, и притом такой, который достоин Гонкуровской премии… Это было что-то совершенно неожиданное. Кое-кто даже скептически улыбался и позволял себе намекать на экстравагантность членов жюри.

Но вот минуло два с лишним года, книга Эдмонды Шарль-Ру прошла проверку временем, ее прочли и оценили по достоинству не только литературные критики, но и читатели, и вот вам красноречивые цифры, которые говорят о многом: во Франции книга разошлась тиражом, необычным для художественных произведений, издаваемых в этой стране, — было продано триста сорок тысяч экземпляров. Добавьте к этому, что книга уже переведена на тринадцать языков и нынешний перевод, выпускаемый издательством «Прогресс», — четырнадцатый, сделанный по второму изданию книги, заново отредактированному автором.

В чем же секрет успеха?

На титульном листе книги вы уже прочли, что «Забыть Палермо» — это роман. И хочется подчеркнуть: настоящий роман. «Ну и что же? Разве бывают романы не настоящие?» — спросит иной советский читатель, привыкший к тому, что у нас это само собой разумеется: уж коли это роман, то, следовательно, настоящий — потому этот жанр и в чести у нашего читателя; многие романы в нашей стране расходятся миллионными тиражами.

Но в том-то и дело, что нынче на Западе книжка с надписью «роман» не дает уверенности в том, что в ваших руках развернутое многоплановое литературное произведение, повествующее о судьбах людей, рассказывающее об их горестях и радостях, раскрывающее глубинные процессы, происходящие в обществе, — одним словом, такой роман, к какому нас приучили Бальзак и Флобер, Толстой и Горький, Драйзер и Томас Манн и многие-многие любимые наши писатели, у которых учатся и сегодня лучшие литераторы современности.

Под категорию романа теперь многие авторы на Западе подводят все что угодно, начиная от записанных методом «автоматического письма» случайных авторских мыслей или даже подсознательного бреда и кончая инвентарными описями увиденного, которыми увлекается, например, соотечественник Эдмонды Шарль-Ру — Робб-Грийе. В Париже даже издали как-то россыпью, без нумерации страниц некую книгу, автор которой уверял читателя, что эти страницы можно читать в любом порядке, тасуя их, как колоду карт, — от перемены слагаемых сумма не меняется. И это тоже именовалось романом.

Мудрено ли после этого, что читатель начал быстро утрачивать интерес к романам и пресса заговорила о кризисе жанра. Но вот на книжный рынок вышел роман «Забыть Палермо», я многим стало ясно, что причина отнюдь не в кризисе жанра, а в безответственном отношении к своему делу со стороны модных литераторов, профанирующих призвание писателя.

Книга Эдмонды Шарль-Ру явилась своего рода вызовом тем, кто кричал, будто роман — это устарелый литературный жанр, что он умирает и что его пора сдать в архив. Да, это настоящий вызов книгам ни о чем, повествованиям, где герои живут в безвоздушном пространстве, писателям, которых интересует не типичное, а патологическое, сочинителям, которых захватывает не сама жизнь, а какие-то ее блики на стене, еле различимые в наркотическом бреду.

Это спор с теми, кто с презрительным апломбом заявляет, что роман, как его понимали прежде, умер, что современная жизнь не создана для романа, что она не дает связных впечатлений, что из нее поступают лишь таинственные импульсы, которые писатель возвращает читателю как радиопередатчик, работающий на своих, присущих ему частотах.

Это сражение с современным буржуазным обществом, с американским образом жизни, таким характерным, что не нужно вымышленных мест действия, достаточно лишь писательским глазом присмотреться к скалистому Манхэттену, к жизни между Гудзоном и Ист-Ривер, к людям, которых можно найти в порах этого гиганта разбросанными от Гринвич-вилидж до Гарлема, чтобы создать яркую и убедительную картину больного общества и принадлежащих к нему людей.