Эдмонда Шарль-Ру - Забыть Палермо

О каком это празднике идет речь? Да о любом красном числе в календаре. Любая оказия идет в ход, чтоб между двумя свечами поставить образок, или статуэтку святого, или какую-нибудь благочестивую безделушку, либо изображение святого на этот день. Оно украшается цветами, а если припомнится, что имя этого святого носит дядя, или какой-нибудь дальний кузен, либо сосед, либо домашний доктор, или нотариус, следует пригласить этого человека к завтраку. Столь вежливый образ действий помогает снискать милость святого, который потом до конца дней будет опекать того, кто его чтил. Правда, затем уже этого святого, что стоял между свеч, совсем забывают, не говорят о нем, все разговоры вьются вокруг еды, толкуют больше о макаронах, лапше, которые поглощают целыми тарелками. Шумное всасывание заменяется желанием поговорить, а за этим кушаньем подают уже другое, более благоприятствующее обмену мнениями: какое-нибудь жаркое, овощи, рыбу — не важно что. Главное — масло! Поговорить о достоинствах масла — это радость, пленяющая любой ум в Сицилии. Важно найти подходящие слова. Для того, чтоб стимулировать красноречие, женщины берут бутылку масла и ставят на стол вроде вещественного доказательства. И этого достаточно. Несколько рук тут же обхватывают ее, срывают этикетку, словно обнажают вожделенную плоть. Зачем этот нелепый ярлык, скрывающий прозрачность масла? Передают бутылку друг другу, подносят ее к глазам, чуть ли не выслушивают, просматривают на свет и спорят с единственной целью продлить свое восхищение. «Замечательное масло. Просто совершенство. Прямо как мед». — «Вы находите? Мне нравится более ароматное». — «У каждого свой вкус. Такое мне вполне подходит». — «Его, похоже, рафинировали», — «Но, уверяю вас, я купила его на месте изготовления». — «Никто не заставит меня брать продукты, которые готовят на экспорт…»

Согласие появляется за десертом, подают сладости, которые успокаивают, как тихая музыка. Сладкое смягчает души: «А ну, положите-ка это под язык и подождите, пока оно растает». Да, это название заслуженное — «Триумф лакомки». Наконец несут кофе, он, как и следовало ожидать, никогда не бывает таким крепким или горячим, как хочется, и начинаются разговоры откровенные, а за ними наступает и некоторое безразличие, предвещающее, что настала пора дневной сиесты. «Два часика мне хватает». — «В пижаме?» — «Конечно».

Буду клясться, что на улице солнце вовсю свирепствует, город замер в чаянии тени и свежести. Готова поклясться.

— Я тебе помешала?

Явилась Бэбс. И снова к ней вернулся этот самоуверенный тон.

— Да нет же. Зачем спрашивать, раз ты здесь?

— Что ты делаешь?

— Отдыхаю.

— В семь-то вечера? Ты, Жанна, уж не знаешь, что тебе еще придумать.

Мое поведение шокирует ее. Не удастся исправить эту Жанну! Видимо, она думает именно об этом, уж слишком разителен контраст между ее организованностью и моим беспорядочным образом жизни. Контраст этот, по ее мнению, нетерпим.

— Если ты не придешь, я сочту это неприличным.

— Мне было так хорошо… Ну чего же нервничать? Ведь я не делала ничего дурного.

Мне и правда было хорошо, ни о чем не думалось. Хотелось хоть один часок побыть в покое. Стоит лишь встать, как вспрянут запретные мысли и обрушатся на меня с новой силой. Я это знала.

Гости гудящим роем заполняли гостиную тетушки Рози. Казалось, что двести наиболее ценных сотрудников из еженедельного женского журнала говорят на каком-то неизвестном языке. То, что происходило, издали выглядело как невероятное состязание клоунов — какой-то сплошной гул голосов, прерываемый смехом.

В так называемый час коктейля борьба со скукой в Нью-Йорке приобретает весьма странный характер.

Все, что могло быть пищей для «Ярмарки», все, что годилось ей в качестве приправы, все, что считалось в Нью-Йорке значительным, преуспевающим, умеющим нажить деньгу, все, что продавалось, издавалось, вызывало аплодисменты (конечно, при том условии, что покупатели, читатели, зрители и слушатели исчислялись сотнями тысяч), все те, кто мог рекламировать себя целыми страницами, и те, кто по своей профессии наловчился внушать женщинам постоянную жажду новизны и одержимость приобретать в кредит, все мастера разжигать заманчивыми картинками эту неудовлетворенность, все торговцы иллюзиями — «купите ковер, а дом у вас потом появится», «вот мыло, ну, а ванну приобретете вслед», — все наставники и чемпионы по части роскоши, ставшей социальной необходимостью, все столпы общества там собрались. Они узнавали и отыскивали друг друга, обнимались, оценивали значение каждого согласно крупным тиражам или ставшим известными торговым маркам и фирмам.