Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Метрдотель усадил Блащаков за резервный столик почти у двери, извиняясь перед вахмистром, что не нашлось другого свободного места. Кафе было переполнено.

Блащак закурил сигарету и через минуту, когда решил, что его и жену уже перестали рассматривать, в свою очередь осмотрелся украдкой.

Один из двух официантов уходил с грудой пепла и окурков на подносе, второй стоял возле ложи, где сидело несколько молодых пижонов в вечерних костюмах, и среди них броско одетый Куки. Он рассказывал приятелям братиславские сплетни и свои похождения в «веселом» квартале рядом с з а мком, беззастенчиво оглядывал присутствующих женщин, так как их мужья и спутники погрузились в разговоры о политике, лихорадочно обсуждая в чисто мужских группках предстоящие выборы.

Вахмистр поймал взглядом знакомое лицо и глаза, устремленные на него. Это был молодой адъюнкт из управления усадьбой, с которым он познакомился при расследовании кражи лошадей. Они кивнули друг другу, но тут возле Блащаков остановился официант во фраке, седоватый лощеный Немет, любивший хвастаться тем, что в ученические годы служил в самых прославленных ресторанах Будапешта и позировал одной «фештирке», подразумевая под этим художницу. Это был примерный супруг и отец четырех красивых сыновей и двух дочерей на выданье. Он принес два «шпицера» в высоких, расширяющихся кверху стаканах и две чашки натурального кофе, вежливо поклонился, улыбнулся, выпрямился и отправился дальше по своим делам.

Блащак взял вспотевший стакан (пальцы у него были костлявые и походили на когти), улыбнулся официанту и ободряюще перевел взгляд на жену, которая смотрела на него большими удивленными и немного испуганными глазами. Она была такая молоденькая, стройная, светловолосая и красивая! Ее взгляд говорил, что она здесь чувствует себя немного стесненно, но чтобы он на нее за это не сердился. Блащак сердечно и широко улыбнулся ей. Они чокнулись.

Оба они здесь выглядели чужими. Молодая жена жандарма, хотя очень молоденькая и свеженькая, была в простом весеннем бежевом костюме, который ей шел, но, конечно, не мог сравниться с дорогими вечерними туалетами дам. Скромное жалованье мужа не позволяло ей таких излишеств. Ее супруг тоже был одет не как остальные мужчины, все в темных костюмах в тоненькую или более широкую полоску, как это предписывала мода, в белых или кремовых рубашках с бабочками. Блащак не слишком придерживался моды и лучше всего чувствовал себя в униформе, а этот свой светлый костюм с подбитыми ватой плечами, в котором так же хорошо, как и в форме, выделялись его плечи, он надевал изредка и чувствовал себя в нем почти как деревенский житель, на которых здесь всегда смотрели свысока. И это его задело.

Под полом работала какая-то машина, может быть насосы в подвале. Из-за занавеса слышался голос певицы с сильным венгерским акцентом: «Маргаритки белые цвели на том лугу, где я губы бледные твои целовал…»

Он прекрасно знал настроение в городе, представлял, что происходит в этой гостинице, кто сейчас здесь собрался, о чем отдельные лица или группы могут говорить, за чем пришли. А то, чего не знал он и его коллеги из местного отделения КНБ, знали люди, интересующиеся повышенной активностью людацкого [46] Людаки — члены словацкой клерикально-фашистской партии (1918–1945). подполья, разными обществами и тайными агентами в приходских конторах и резиденциях епископов, равно как и в подозрительных хранилищах секретариата демократической партии.

Политикой он особенно не интересовался, вернее, интересовался в той мере, в какой это удовлетворяло его ближайшее начальство: штабс-вахмистра Пуобиша, который делал представления о повышении по службе, и, с другой стороны, Жуфу, его непосредственного начальника, который явно держал сторону коммунистов. Его, молодого жандарма, влюбленного в свою службу по охране закона, убежденного, что это быстро поможет ему укрепить свои позиции в КНБ, больше всего волновали спекуляция, дерзость торговцев и черный рынок. Обязанности свои он исполнял честно, «горел» на работе, охраняя и защищая личную собственность, безопасность людей, порядок… но именно он должен был довольствоваться тем, что его жена с большим трудом раздобывала по карточкам. Правда, как государственный служащий, он пользовался некоторыми льготами — он не мог пожаловаться на свое жилье, но для того, чтобы немного улучшить материальное положение, ему пришлось бы поступиться в какой-то степени своей честностью, как это делали некоторые его коллеги, а против этого восставала его мужская честь. В конце концов, здесь от него требовалось именно честное и добросовестное несение службы. В городе-то живут и приличные люди, которые могут рассчитывать только на защиту жандарма, и их надежд он не мог обмануть. Любое незаконное действие его раздражало, подвохи и трюки здешних спекулянтов он ненавидел. Он не мог понять, почему местные власти не примут мер против этого свинства и отговариваются, что все, мол, придет в свой черед… Так-то оно так, но что он, жандарм, человек, в отличие от всех прочих обязанный поступать только в соответствии с законом, может сделать без настоящего закона? Он попросту беспомощен. Ограничения для частных предпринимателей, торговцев и ремесленников вообще-то были, но к паланкским спекулянтам это как будто и не относилось, узаконенного запрета мошенничеств на рынке и спекуляций в торговле не существовало. Даже целый жандармский полк не сумел бы отправить за решетку торговца половчее, разве что спекулянт выкинет такое, что представит угрозу для здоровья ближних.