Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

Волошин находился в полуобморочном состоянии. Дроздов привел его в чувство. Волошин попытался встать, но тут же упал, идти он не мог. Он пролежал под копной целые сутки, то просыпаясь, то вновь впадая в забытье... Его положили на волокушу, сделанную из лыж и ветвей. Волошин лежал смирно, скрестив руки на груди. Он не верил, что видит живых, настоящих людей: для него они были призраками, явившимися во сне, и его правая рука все тянулась, чтобы опереться о землю, вскочить и бежать, но сделать он этого не мог, сил не хватало.

«Николай! Дорогой мой генерал! Опять я одна. На днях уехала Машенька. Она успешно защитила диссертацию. Сколько радости было: в семье появился ученый! Но радость моя была недолгой, да и была ли она, я сейчас уже не знаю.

Маша возвратилась домой под вечер, во взгляде ее было что-то таинственное. Я сразу это заметила.

— Доченька, ты хочешь что-то сказать мне? — спросила я.

— Да, мама, — сказала она, разливая чай.

— Говори, не бойся.

— Не обидишься, мамуля?

— Постараюсь, — сказала я.

Она подошла, крепко обняла меня и говорит:

— Я попросилась в Хабаровск. Меня посылают туда научным сотрудником. Ты рада, мама?

Что я могла сказать? Я знала, что передо мной стоит не просто моя дочь, а научный сотрудник, государственный человек.

— Хорошо, поезжай. — Вот и все, что я сказала.

А через три дня она уехала. Я не сразу сообразила, что осталась одна. А когда поняла, страх охватил. Это были тяжелые минуты. Лучше о них не вспоминать. Я старалась успокоить себя и успокоила. Теперь мне лучше. Вот сижу и пишу тебе письмо, и вновь передо мной проходят тропки нашей совместной жизни. Я сказала «тропки», но какие же это тропки? Это целые дороги, магистрали! Разве может на тропках встретиться то, что мы видели!

Ты, наверное, кое-что уже забыл? Это свойство мужчин — быстро забывать и горе и радость, а женщины помнят все, особенно женщины-матери.

Мне часто вспоминается июнь сорок первого года. Ты тогда служил на западной границе, и мы: я, Маша и Володя — жили с тобой. Тебя вечно перебрасывали с одного места службы на другое. Только ты устроишься, только мы успеем приехать, как снова перебрасывали. Но на этот раз мы вместе находились целый год. О, какое это было счастливое время!

И вдруг война! На глазах у меня ты повел бойцов и командиров в бой. И тут же, на глазах у меня, ты был тяжело ранен осколком от разорвавшейся бомбы. Я с санитарами перевязывала твои раны. Но в это время вновь налетели фашистские самолеты. Они были жестоки и неумолимы, бомба упала в наш дом.

— Дети! — крикнула я и лишилась сознания.

Пришла в себя только в санитарном поезде. Ты лежал рядом, забинтованный и бледный. У ног твоих стояла Маша. Но в вагоне не оказалось нашего сына Володи. Он погиб под обломками дома.

Этого я не забуду никогда!

А что же ты?

Едва зарубцевались твои раны, ты убежал из госпиталя, пришел ко мне (я тогда остановилась с Машей у одной женщины, жившей рядом с госпиталем), обнял, помолчал и, не расспрашивая о пережитом, стал рассказывать о своих товарищах по госпиталю. Рассказывал весело и даже немного рассмешил меня. А потом вдруг поднялся и подал руку:

— Через полчаса эшелон отправляется на фронт. Я еду принимать полк. Жди меня здесь.

— Сколько ждать-то? — спросила я.

— Не знаю, Ира, — ответил ты и, крепко поцеловав, ушел, оставив одну наедине со страшным горем.

Потом началась эвакуация предприятий, населения города. Я шла пешком по степным дорогам. Желтая кисея пыли — солнца не было видно, — и люди, люди, они брели группами и в одиночку, неся узелки, чемоданы, корзинки. Живые цепочки понурых пешеходов ручейками стекались к большой дороге, образуя пеструю и молчаливую колонну, у которой не было ни края, ни конца.

В Куйбышеве, куда я попала через два месяца, устроилась работать в госпиталь медсестрой. Каждый день привозили тяжело раненных бойцов и командиров. Каждый день я с тревогой выбегала навстречу машинам и смотрела, смотрела, вглядываясь в забинтованные лица: нет ли тебя? Спрашивала: подполковника Захарова не довелось ли встречать? И так полтора года изо дня в день:

— Не довелось ли встречать подполковника Захарова?

Однажды, это было ночью, в палату внесли офицера. Мне показалось, что это ты, у раненого виднелись одни глаза. В ногах появилась слабость, и я вскрикнула:

— Коля!

Офицер прошептал:

— Меня зовут Андреем, сестрица.

— Подполковника Захарова не довелось ли встречать?