Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

Громов поднялся, порылся в ящике стола, сказал:

— Этот, что ли?

— Да, да, товарищ подполковник.

— Берите.

Узлов, расстегнув шинель, положил в нагрудный карман рапорт и удивился тому, что так просто обошлось дело.

— Спасибо, товарищ подполковник. Разрешите идти?

— Это и все?

— Все, товарищ подполковник.

— Идите...

И опять Узлов подумал: «Так просто». Два дня он готовился к этому шагу, перебирая в голове многочисленные варианты длинных объяснений на случай, если Громов начнет укорять его, вспоминать прошлое. И вот рапорт в кармане, и командир полка отдал его с видом совершенного безразличия.

— Значит, можно идти? — повторил Узлов, все еще не решаясь сдвинуться с места. Громов уже вновь занялся штабными документами и не сразу ответил на вопрос лейтенанта. Опершись локтями о стол, он неподвижно смотрел в одну точку. На его щеках и раздвоенном глубокой вмятиной подбородке поблескивали рыжеватые волоски, и от этого Громов показался Узлову уставшим.

— А зачем вам понадобился рапорт?

— Для порядка, товарищ подполковник... чтобы не осталось никаких следов...

— Ну-ну, без следов так без следов. — Громов начал одеваться. Зазвонил телефон. Узлов, взявшись за дверную ручку, все еще не решался выйти из кабинета.

— Знаю, знаю, — говорил Громов в трубку. — Подождем, не все еще готовы к такому методу поражения целей...

Разговор затягивался. Узлов, поняв, о чем идет речь, хотел было выйти и бежать к Шахову, чтобы сообщить ему неприятную весть, но Громов опустил трубку, сказал:

— Значит, говорите, для порядка. Это хорошо, лейтенант. Порядок в жизни — великое дело. Я тоже для порядка решил просить командующего назначить вас командиром второго взвода, вместо лейтенанта Петрова. Но Бородин говорит, что вы не справитесь, взвод средненький. Я согласился с секретарем. Однако выход нашли. Посоветовались мы тут: я, Крабов, Проценко, Савчук, Бородин — и решили укрепить второй взвод, перевести туда расчет сержанта Петрищева. Солдаты там цепкие, смекалистые, до знаний жадные... Как вы на это смотрите? Согласны принять второй взвод?

Узлов не сразу ответил: для него это было неожиданностью, он никак не мог понять, что кто-то думает о нем, кто-то старается определить его судьбу и в конце концов кому-то он нужен... Громов смотрел на него веселым, добрым взглядом. И не было в этом человеке ни капельки наигранности, официальности, той официальности, которая порою вызывает сомнение в искренности услышанных слов.

Громов говорил о дяде, о том, что Заречный звонил, просил извинения, что не сможет сейчас приехать в полк, что он за последнее время отошел от армейской темы, но обязательно напишет хорошие стихи о людях в шинелях, которые, дай бог каждому, так высоко держат честь советского гражданина, в любую непогодь стоят лицом к линии фронта.

«Конечно, дядя мог так сказать... мог, — подумал Узлов. — Сказать — не горы сдвинуть». Мысли о дяде быстро улетучились, и вновь он взглянул на Громова: командир полка рисовал на папиросной коробке какую-то фигурку. Узлов присмотрелся: получился малыш, смешной карапуз в шубке и огромных валенках.

— Так как же, согласны принять второй взвод? — Громов положил папиросы в карман.

— Спасибо, товарищ подполковник. Я буду стараться. Разрешите идти?

— Идите. Да, свой рапорт не уничтожайте, храните его на память. Договорились?

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

Парикмахерская была на территории военного городка, возле проходной будки, в отдельном домике. Выйдя из штаба, Громов заметил Бородина. Майор вел за ручку Павлика и, видимо, тоже направлялся в парикмахерскую. Мальчик, семеня ножками, круто запрокидывал голову, что-то говорил отцу.

— К брадобрею? — поравнявшись с Бородиным, спросил Громов. Он наклонился к Павлику, тихонько похлопал по розовой щечке: — Как дела, Павлик?

— Хорошо, — бойко ответил мальчик и, освобождая свою занемевшую ручонку из отцовской, похожей на боксерскую перчатку, похвалился: — У меня скоро будет мама. Она купит мне взаправдашнюю ракету...

Бородин схватил сына на руки и с нарочитой строгостью прикрикнул:

— Я же тебе говорил, что это военная тайна.

— Женишься? — насторожился Громов. — Кто же эта Дульцинея?

— Позову на свадьбу, увидишь.

— Женись, женись, потеплеешь.

— Я без того теплый, — засмеялся Бородин.

— Папа сильный, его никто не поборет, — неожиданно пролепетал Павлик и устремил на Громова свои темные глазенки, полные детской, неподдельной веры в силу отца.