Дэвид Николс - Мы

— Хорошо, — улыбнулась она.

— Но все выглядело в высшей мере естественно. Ты была похожа на… жену викинга или типа того.

— Спасибо, — сказала Конни. — Ты ею доволен? Она совсем крошечная.

— Она само совершенство. Я в восторге.

— Я тоже.

Они хотели оставить Джейн и Конни в больнице на ночь — не о чем беспокоиться, вот мы и не беспокоились. Конни не слишком охотно, но отпустила меня домой, чтобы я мог заняться приготовлениями к завтрашнему возвращению матери с ребенком, и меня ждала поездка назад — несомненно, самая странная поездка из всех, что когда-либо приходилось совершать мужчине, — в наш общий дом, который я нашел ровно в том состоянии, в каком мы его и оставили. Было нечто ритуальное в тех нескольких часах подготовки к столь значительному событию, словно для меня они последние, проведенные в одиночестве. Двигаясь точно в тумане, я отмыл грязь и ликвидировал бардак, забил продуктами холодильник и разложил по местам необходимые принадлежности. Я ответил на письма, сделал несколько обнадеживающих телефонных звонков: мол, с матерью и младенцем все в порядке. Застелил постель чистыми простынями, а когда навел полный порядок, поговорил с Конни, лег спать…

…и проснулся от звонка, раздавшегося примерно в четыре утра, в тот страшный час. Нет никаких поводов для паники — ужасные слова, — однако новорожденная Джейн немного вялая. У нее возникли некоторые трудности с дыханием, она переведена в другую палату. Ей предписали антибиотики, и они, несомненно, помогут, но не мог бы я приехать в больницу прямо сейчас? Путаясь в рукавах, я оделся и выскочил из дому, хватаясь как за соломинку за обнадеживающие детали разговора — нет никаких поводов для паники — и все же не в силах забыть фразу «возникли некоторые трудности с дыханием»: разве есть что-либо более основополагающее, чем способность дышать? Разве мы не вкладываем в слова «дышать» и «жить» один и тот же смысл? Я побежал вниз по Килбёрн-Хай-роуд, поймал такси, забрался внутрь, выбрался наружу — и прямиком в больницу, гулко протопал по коридору в палату Конни, остановился перед задернутой занавеской, услышал плач — и все понял. Я отодвинул занавеску, увидел, как жена лежит, свернувшись клубком на постели, спиной ко мне — о, Конни! — и мне все стало ясно.

На следующее утро нас привели в специальную комнату, дав нам возможность побыть немного с Джейн, хотя у меня и не лежала к этому душа. Каким-то чудом я все же сумел сделать пару фото, снять отпечатки ручки и ножки — именно такой совет мы получили, поскольку, как ни странно, нам потом, возможно, будет приятно их иметь, что оказалось истинной правдой. Мы сказали ей последнее прости, и нас отправили домой, но никогда еще, ни до, ни после того, мы не чувствовали такой тяжести в пустых руках.

Итак, после того как мы известили родных и близких о благополучном разрешении от родов, перед нами встала задача дезавуировать эту информацию. Но слухи распространяются как круги на воде, причем плохие гораздо быстрее хороших, и в скором времени вокруг нас уже собрались друзья и коллеги. Они были добры к нам, приносили свои искренние соболезнования, явно из лучших побуждений, и тем не менее я поймал себя на проявлении излишней резкости, когда они пытались употребить неуместные эвфемизмы, говоря о смерти нашей дочери. Нет, она не «покинула этот мир». «Почить с миром», «преставиться», «уснуть вечным сном» — все эти штампы были одинаково отвратительны для меня, и слова «мы ее потеряли» казались одинаково неприемлемыми, поскольку все мы полностью отдавали себе отчет в том, где она в данный момент находилась. Ведь выражение «оставила нас» подразумевает определенное намерение с ее стороны, а фраза «отошла в мир иной» — хотя бы цель или пункт назначения, и в результате я огрызался на исполненных благих намерений друзей, те в свою очередь извинялись, а что еще они могли сделать? Спорить насчет терминологических тонкостей? Конечно, сейчас я сожалею о своей нетерпимости, поскольку вполне объяснимое желание смягчить обороты речи вызывает уважение и говорит о гуманности. Доктор тогда использовал термин «коллапс». Коллапс наступил очень быстро, сказал он, и я с ходу сумел постичь выбранное им слово. Но если бы хоть кто-нибудь из присутствующих сказал нам, что она «отошла в мир иной», я бы точно ему врезал. Нет, тогда уж пусть будет «исчезла». Исчезла или просто скончалась.

Так или иначе, моя грубость была малоприятной и неоправданной, и, как я подозреваю, возникло мнение, будто я «плохо держу удар». Печаль иногда сравнивают с оцепенением, хотя применительно к нашему случаю сие определение ни в коей мере не подходило. Оцепенению мы были бы даже рады. Но вместо этого мы чувствовали себя выпотрошенными, измученными, исполненными ярости. Конни в особенности была подвержена приступам бешенства, хотя в основном старалась сдерживать эмоции, а если и выплескивала их на меня, то только тогда, когда это не приносило особого вреда.