Дэвид Николс - Мы

Нам налево или направо? — спросила Фрея языком жестов.

— Я как раз собирался перекусить. Можно перезвонить тебе позже? — сказал я и беззвучно прошептал: — Еще минуточку .

— Ох… Ну ладно. Я надеялась, что мы сможем поговорить, но если тебе некогда…

— Я уже занял столик, вот-вот принесут еду. Нет, не еду, меню. Вот-вот принесут меню.

— А ты вроде говорил, что идешь по улице.

— Ну, шел, а теперь сижу за столом. Терпеть не могу говорить в ресторанах по телефону — это дурной тон. Официант уже бросает на меня косые взгляды. — Похоже, тут я слегка переусердствовал, поскольку буквально услышал, как Конни нахмурилась.

— А ты сейчас где?

— Я в Кастелло, около Арсенала. Сижу на террасе, а рядом стоит официант. Если хочешь, могу послать тебе фото.

Снова долгая пауза, длившаяся, казалось, целую вечность, и трагический шепот Конни:

— Дуглас, я за тебя беспокоюсь. Мне кажется, ты, возможно…

— Все. Мне пора, — отрезал я, дав отбой. Прежде я никогда не позволял себе вешать трубку во время разговора с Конни. Затем, к собственному удивлению, я выключил телефон и бодро захромал в сторону Фреи. — Прошу прощения. Конни — моя жена.

— А мне, грешным делом, показалось, что когда зазвонил телефон, то вы чуть было не сиганули в канал.

— Звонок застал меня врасплох, только и всего. Мне срочно нужно выпить. Ресторан за углом.

Мы вышли на крошечную площадь. Никаких тебе сувенирных открыток или карнавальных масок. Наоборот, на веревках между домами на ветру полоскалось белье, наподобие праздничных флагов, в квартирах на первых этажах надрывались радиоприемники и телевизоры, а в угловом здании располагалась маленькая траттория, выглядевшая, вопреки моим чаяниям, весьма романтично.

— Ну, что скажете?

— По-моему, отличное место.

Мы устроились на террасе, на стоявших рядышком стульях, лицом к площади. В ресторане не было меню, вместо этого маленький старичок с подозрительно черными волосами принес нам по бокалу «просекко», а затем плошки с маринованными кальмарами, осьминогами, анчоусами — пряными, маслянистыми, бесподобными на вкус. Словно в подтверждение сугубо платонического характера сегодняшнего вечера, Фрея показала на телефоне фотографии своих дочерей, двух потрясающе красивых голубоглазых девочек-погодков, которые на серии снимков постепенно трансформировались в длинноногих, длинноволосых, белозубых молодых женщин — прямо-таки олицетворение здоровья и энергии, — снятых на фоне и открытого всем ветрам Атлантического побережья, и тайских пальм, и сфинкса, и какого-то ледника. Полагаю, что если с умом подойти к отбору фотографий, то можно создать жизнеутверждающую картинку даже из самых мрачных, диккенсовских эпизодов детства, но, судя по фотоальбому Фреи, ее дочери еще в колыбели получили благословение Небес. Фрея была слишком милой женщиной, чтобы оскорблять ее завистью, однако на всех снимках она была запечатлена в обнимку с одним из своих фотогеничных отпрысков, тогда как я, со своей стороны, сколько ни старался, так и не сумел припомнить ни одной фотографии, где мы с сыном вдвоем. Возможно, в его детстве что-то такое и было, но вот как насчет последних восьми — десяти лет? Ну да ладно, вот фотография Анастасии Кристенсен, плавающей с дельфинами, а вот Бабетт Кристенсен в качестве волонтера в африканской деревне. А вот паста и новая бутылка вина.

— Анастасия сейчас — кинодокументалист. Бабетт занимается охраной окружающей среды. Я ими, как вы уже наверняка заметили, очень горжусь. И способна до опупения докучать людям рассказами о них. Так что мне лучше заткнуться, пока вы с тоски не бухнулись головой прямо в лапшу.

— Вовсе нет. Они, похоже, чудные девочки.

— Чудные, — ответила Фрея, пряча телефон в сумку. — Хотя в детстве иногда вели себя как последние стервозы… — Она зажала рот рукой. — Нет, я не должна так говорить, хоть это и правда. Но, видит бог, мы даже дрались! К счастью, с возрастом все проходит. Кстати, вот еще одна… — Фрея снова вытащила телефон. — Я сомневалась, стоит ли вам показывать, ну вы сами поймете почему… — (Передо мной была двадцатилетняя Бабетт, обнаженная, она сидела в медицинском кресле с новорожденной девчушкой цвета баклажана у груди, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.) — Да, в то лето я действительно стала бабушкой. Нет, вы только представьте! Mormor [53] Бабушка (швед.) . в пятьдесят два года! Боже правый! — Она покачала головой и потянулась к бокалу.