Виктор Голявкин - Избранные

Ходил я там, ходил, потом сел на поезд. Билета у меня, конечно, не было, и я пристроился в тамбуре с незнакомыми людьми. Один спрашивает:

— Курить есть?

— Я не курю.

А он мне в ответ:

— В морду хочешь?

— Хочу! — говорю.

Он говорит:

— Вставай.

Я встал.

И он встал. В тамбуре никто не сидит. Просто он, значит, встал передо мной наизготовку. А я перед ним.

Как только он встал передо мной, я ему сейчас же и врезал, и он тут же сел.

Другой встает.

Я дал ему под дых, и он сел рядом.

— Да что же это! — третий говорит.

Тут третий встает. Рожа — во! Ручищи — во! Башка, сразу видно, ничего не соображает.

— Ты что, — говорит мордастый, — патруль?

— Да нет, — говорю, — я просто еду.

— Первый раз, — говорит, — вижу человека, который просто так едет. — И как мне в зубы даст! Я не ожидал. Он спокойно разговаривал.

Я пошатнулся. Не упал.

Я кинулся вперед, а те все трое на меня кинулись. Не пойму такого, когда трое на одного кидаются. Да в узком месте, в тамбуре…

Поезд стал ход замедлять, подходит к станции. Пассажиры через тамбур поперли на перрон. Шум вокруг. Зовут милиционера.

Короче говоря, выперли нас всех на перрон, а там трое от меня отвязались.

Поезд уехал, а я остался. И так мне хотелось мордастому с полным удовольствием наклепать за то, что зуб мне выбил. Один зуб я выплюнул, а другой шатается.

Попер я по рельсам в обратную сторону, домой захотелось. А насыпь высоченная. Внизу кусты. Насыпь в некоторых местах такая узкая, что удержаться на ней будет трудно, когда поезд помчится и мне придется ему дорогу уступать.

Вижу, поезд с вихрем несется мне навстречу. К столбу бегу. Ухвачусь покрепче за столб, пока поезд проносится. А то так несется, что меня, гляди того, вместе со столбом в пропасть снесет.

Все же сдуло меня, не успел я за столб ухватиться. Я полетел, закувыркался по насыпи. Когда остановился в кустах, на ногу встать не могу, будто она не моя вовсе. Лежу и не могу подняться. Чужие добрые люди помогли.

Попал я с переломленной ногой в травматологический пункт. Нога опухла, что ее и не узнать.

Регистраторша, тощая старуха, меня спрашивает:

— Ничего не пили?

— Пил, — говорю.

— Что пили?

— Чай, — говорю.

— Бросьте шутить, если ничего не пили.

— Он еще молод пить-то, — говорят другие травмированные. Их, между прочим, не так уж мало там сидит.

— Не мешайте работать, — говорит регистраторша.

Но травмированные продолжали обсуждать свои травмы.

— Прекратите шуметь! — вскочила регистраторша. — Я не могу регистрировать в таком шуме.

Травмированные ненадолго замолчали, и всем стало грустно. Все стали вздыхать, видимо вспоминая о пережитых травмах. Гражданин интеллигентной наружности даже застонал от боли, то ли от тоски, но только тихо.

— Вы знаете, очень любопытно, — сказала, осторожно поглядывая на регистраторшу, пожилая женщина, — я все время падаю на голову и получаю сотрясения.

— Вперед или назад? — спросил парень с изуродованным лицом.

— Представьте себе, я все время падаю назад. Иду, и вдруг впереди помутнение, и я падаю назад.

— А вы думаете, вперед падать лучше? — сказал парень с тем же лицом.

— Я ничего не думаю, — сказала пожилая женщина, — но все-таки очень забавно…

— И сколько раз вы падали? — поинтересовался интеллигентный мужчина.

— Раз… — женщина запнулась, — ну, раз, наверно, десять…

— Многовато, — сказал парень с изуродованным лицом. — Вас так надолго не хватит.

— Забавно прямо, — сказала пожилая женщина.

— А я, — сказал парень, — все время почему-то налетаю на заборы.

Один глаз у него был закрыт полностью, а другой слегка открыт. Нос сплющен. Рот сплющен. Все у него, в общем, сплющено. Впечатление такое, будто им выстрелили из пушки в стену, потому что голова у него тоже сплющена.

— Я все время налетаю на заборы, — повторил парень, — и только один раз ткнулся в капот.

— Во что ткнулись?

— В капот проезжающей машины. — Он попробовал улыбаться, но от этого лицо его не стало лучше.

— На машины-то понятно, их сколько угодно. А где вы находите в городе заборы? Их не так уж много осталось, и все меньше становится, — сказал интеллигент.

— Какая-то неведомая сила тянет меня на заборы. Я, как нарочно, попадаю именно в те места, где проклятые заборы еще остались.

— Не говорите так о своем лице, — сказала старушка.

— Какое уж тут лицо! — махнул рукой парень. — Не лицо, а лепное украшение на здании.