Виктор Голявкин - Избранные

— А что там за украшение? — полюбопытствовала старушка.

— Там сатир. Мальчишки его закидали камнями. И он выглядит точно так же, как я сейчас.

— Почему именно сатир, именно на здании? — спросил интеллигентный мужчина.

— Здание построено до революции, — пояснил изуродованный.

— У вас такой вид, будто вы кидались в самое пекло революции, — сказал я.

— Дурак, — сказал мне парень с изуродованным лицом.

— Где уж мне, только умные налетают на заборы! — сказал я.

— Прекратите, мы все тут изуродованные, — сказал интеллигентный. — Но я упал впервые…

— На вас живого места нет, вы весь перебинтованный, — сказала интеллигенту старушка.

— Нельзя же всем падать, — говорю.

— Но я попал под машину, а не под забор, — сказал он таким тоном, будто попадать под машину почетнее, чем стукаться о забор.

Опять все громко заговорили о том, кто куда попал. И тощая регистраторша предупредила, что она не в силах в такой обстановке записывать травмированных.

— В конце концов, мы не ноем и не бренчим на гитарах, а мирно беседуем, обмениваемся информацией друг с другом, — сказал изуродованный парень.

На него зашикали. Он как-то странно зашипел и вдруг упал.

— Поднимите его, — сказала регистраторша, — вы же рядом сидите.

Парня подняли, и он снова сел как ни в чем не бывало.

— Первый раз упал не на забор, — сказал он. — Но даю честное слово, что мне почудился забор и будто я на него полез.

Тут стали вызывать к врачу. Все стали нервничать, боялись пропустить очередь.

— Замолчите вы со своими заборами, — сказал интеллигентный мужчина.

Парень и все травмированные замолчали.

Я заметил, что в тишине регистраторше легче стало записывать травмированных. Какой молодец перебинтованный интеллигент, что приструнил парня с перекореженным лицом. До чего нас тут много, и всех терпеливо принимают.

Слезы покатились у меня из глаз от умиления.

Я и к врачу пошел со слезами на глазах.

— Вам так больно? — сочувственно спросил врач.

— Нет, нет, все в порядке, — сказал я, утирая слезы.

Врач наложил мне на ногу гипс и хотел положить меня в больницу.

— Не надо в больницу, — сказал я. — Я не заслуживаю. Теперь будет все в порядке.

На глазах у меня опять появились слезы стыда и умиления.

Я был рад, что вот прошла наша очередь и старенькая регистраторша может спокойно записывать других травмированных в тихой, спокойной обстановке. А они идут один за другим.

И что их так много падает? Я не ожидал такого количества.

С тех пор у меня всегда слезы наворачиваются, если вижу перед собой пьяного, травмированного или испитого судьбой человека.

Врач готов для меня на все. Даже стыдно. Я опять прослезился.

— Что? — спросил внимательный врач.

— Ничего, — сказал я, — все в порядке.

— Вы упали? — спросил врач.

— Упал, — сказал я, глотая слезы стыда и умиления.

— Больше не падайте, — сказал он ласково.

— Я больше не буду, — сказал я. — Я пойду домой и больше никогда не буду.

До него я, честно говоря, в глаза не видывал профессиональных спортсменов, кроме как в спортивных телевизионных программах. И один раз столкнулся нос к носу с ним у ларька на «орбите» возле торгового центра. Там кого только нет: встретишь любого в любое время. Все свои соотечественники — приятно.

Белокур, статен, красив, как спортивный бог, — такой простой милый парень. Имя — сама жизнь — Виталий. И парень, видать, с мозгами. То и дело сладостно вворачивает в разговор: «Мы, интеллектуалы… Мы, интеллектуалы…» И меня к ним причислял за милую душу.

Под качественной сорочкой у него бугристо играют мышцы. Как двадцать лет назад, так и сейчас играют. Накачаны что надо.

Это сколько же человек сделал в своей жизни зарядки!

Сейчас-то он поседел. Но седина ровна и красива. Волосы до того крепко торчат в башке, ни один не выпадает. У меня им на голове не сидится, так во все стороны и скачут.

За двадцать лет, конечно, круг интеллектуалов значительно поредел: куда-то они стали «с орбиты» деваться. Но так и быть, не важно. Новые являются. Живет и гудит «орбита».

У иных, бывает, без внешних изменений. Зато черт-те что делается внутри. И по лицу от этого ходят тени. Не лицо, а туча градовая. А у него хоть бы что. Никаких внутренних изменений.

Хотя внешние и у него были. Сын вырос. Здоровенный детина с высшим образованием плюс спортивная школа.

Жена, Евгения, тоже, между прочим, спортсменка, запросто стала ученой за это время. Двадцать лет все ставила эксперименты, эксперименты, писала диссертации: одну, другую — и вот тебе на!