Эля Каган - Свежее сено

Сидит себе Тимоха за верстачком подобрав под себя ноги и рассказывает свой сон. Ципочка знает, что это выдумка, будто ему это снилось, но она слушает. Ничего, если это даже неправда, — послушать-то можно.

А Тимоха рассказывает, что ему приснилось, будто он — на съезде Советов и председатель объявляет, что теперь пришла уже пора выбирать простых рабочих для руководства государством, и все кричат, что его, Тимоху, нужно выбрать… И он, Тимоха, становится руководителем, все рабочие становятся у него комиссарами, а служащие и прочие — рабочими. И дела идут у него на славу. Наконец он решил ввести социализм. И он созывает новый съезд. Вдруг выступает один, и это, оказывается, наш Диванчик — он теперь сапожник. Вот он выступает и говорит, что все у нас уже хорошо, но пришло время выбирать простых рабочих, и все кричат, чтобы его, Диванчика, выбрали…

— Тогда я поднял шум. «Как, олухи вы?! Кого вы хотите выбирать!» И от своего же крика я проснулся.

Так рассказывает Тимоха свой сон и заканчивает: — Вы понимаете, как этот Диванчик въелся мне в душу?

Но этого еще мало. Не этим только нравится Тимоха Ципочке.

Главное, что Тимоха тоже любит, когда она его по щекам хлещет, а кто любит, чтобы она его хлестала, — тот ей нравится. За это она, кажется, способна даже полюбить.

Гесл видел только красивое личико. Тимоха видел гораздо больше. Он видел, что это красивое личико очень изменчиво, что в этом личике тысячи красивых лиц.

Тимоха давно уже думал о том, что люди становятся неприятными, когда видишь их каждый день с одним и тем же лицом. Ну, умели бы люди хоть раз в неделю менять свое лицо, как они меняют рубаху… Хоть раз в год, как меняют обувь…

А ведь это вовсе не фантазия. Может ведь так Ципочка! Он каждый день видит новое лицо, новую улыбку. Особенно она умеет улыбаться. Улыбок у нее тысячи — и все разные. И Тимоха должен расплачиваться. Он отвечает улыбкой на улыбку.

У Тимохи — как у всех людей на свете: домашний голос сапожника, и хриплый голос, и голос, которым он выступает на собраниях, и праздничный голос, и мало ли еще какие голоса могут быть у одного человека.

А с нею, с Ципочкой, он всегда разговаривает праздничным голосом.

И Ципочке нравится его праздничный голос, и его улыбка, и сапожничья песенка, в которой он поет ей о том, что волосы у нее как черные шнурочки, а ручки ее как два «правила».

И Тимоха рассказывает ей, что он не любит нынешних кожаных девушек в кожаных куртках; по какому-то новому фасону они, эти девушки, — низкие каблуки и длинные носы.

— Но у тебя, Ципочка, — утешает он ее, — у тебя прекрасный фасон. Ну а я? У меня, правда, нос немного великоват, не то что у Гесла. Но мы с тобой, Ципочка, ей-богу, парочка что надо.

И…

Она только притворяется, будто удирает от него. В конце концов она все равно попадает в его объятия, и никто в мире не скажет, что она сама в них кинулась. И…

Тимоха восхищенно благословляет ее по-сапожничьи:

— Эх, чтоб тебе пятку натерло!

А она ему выговаривает:

— Фи, как некрасиво.

И так далее, и так далее. Не всякий знает, что такое любовные сцены. Но кто не знает — пусть ходит в театр, и он увидит, как похожи они одна на другую.

И…

Тимоха назло ей повторяет свою поговорку, а она кривит личико:

— Нельзя так говорить!

И она грозится, что сейчас по щеке ударит.

И наконец…

Оплеуха. Звон. Возня.

А Прес тем временем занят перестройкой дома. Он работает и чувствует себя вроде хозяина. И у Ципочки он чувствует себя вроде хозяина. Ведь он давно получил от нее разрешение целовать и обнимать ее… А когда он закончит дом, он займется ее «перестройкой», потому что он, Гесл, знал, что девушка она «мелкобуржуазная», что нет у нее настоящей подкладки, что девушка она старого покроя и придется ее перелицевать.

Однако Ципочка не дом. Сердце у нее не каменное, она, Ципочка, нуждается в том, чтобы ей песенку спели, она должна вести борьбу с сапожничьими и портняжными проклятьями. Она должна раздавать оплеухи и чувствовать своей круглой ручкой щетину на щеках. И еще одно она любит: она любит в подарок принимать от Тимохи красивую булавочку или гребенку. Ей, Ципочке, тоже ведь нужно какое-то утешение, и чем дальше — тем больше, а Тимохе остается одно — приносить. Она еще рассердиться может.

А Гесл помнит о всех мелочах в работе. Вот уже дошло до ставней. И он старается, чтобы ставни получились красивые. И когда он смотрит на резную работу, она ему очень нравится. А когда он думает о красивом, ему вспоминается Ципочка.