Эля Каган - Свежее сено

И странная у него привычка — от этого Ципка хочет отучить его. Он, Гесл, впадая в телячий восторг, обязательно должен благословить ее по-портновски:

— Эх, Ципочка, холера тебе в талию!

И Ципка не убегает от Гесла. Ей с Геслом весело. Парень недурен. К тому же орден Красного Знамени на груди. Ей даже нравится, как он по-медвежьи переваливается из стороны в сторону: топ вправо, топ влево. Никакого равновесия в плечах.

И она, Ципка, принимается учить его ходить прямо.

— Сначала, — говорит она, — ставят одну ногу, потом другую. У лошади, — говорит она, — четыре ноги, и то она не сбивается.

Был апрельский день, но чувствовались все времена года. Еще светился перламутром зимний снег при свете чуть ли не летнего солнца. А с крыш свисали ледяные косички, радугами горевшие на солнечном костре, раздуваемом осенним ветерком.

Приятно было ощущать в себе все времена года. И Гесл с Ципкой сидели во дворе на бревнах, вовсю вдыхали светлый воздух, вбирали побольше солнца, и Ципка сама начала излучать тепло и светиться, и текли горячие слова, и лучились глаза. Как хорошо ощущать в себе все времена года! И Ципка взялась отучать его от портновского благословения «Холера тебе в талию».

— Фи, — стыдила она его, — некрасиво.

А он назло повторял свою поговорку, и она строила недовольную мину — она сердилась.

— Нельзя так говорить! — кривила она свой ротик.

Наконец она дала ему оплеуху. Но этого-то он как раз и ждал. Ему нравятся ее оплеухи. И она хлещет его по щекам почти беззвучно.

Но вдруг что-то загрохотало, словно тысячи швейных машин застучали внезапно вместе и потом поодиночке начали останавливаться.

Что это такое загрохотало?

Гесл вскочил и побежал на край двора — посмотреть, что это там загрохотало. Когда он подошел поближе, он увидел: завалилась трехэтажная стена — брандмауэр, которая отделяла большой каменный дом от соседнего дома.

Сбежались соседи и соседки, домашние хозяйки, у которых лица были в саже от закопченной печки, а передники — в крови и волосы — в перьях от только что зарезанных кур.

Рыжий Нохем разглагольствовал перед обступившими его жильцами:

— Как это каменная стена заболевает вдруг падучей? Человек — я понимаю: или кто-нибудь ему ножку подставит, или он сам споткнется. Но как это каменная стена вдруг заваливается…

Другой жилец, постарше, разъяснял:

— Разве Диванчик заложит хороший фундамент?.. Она стояла, стена, на курьих ножках.

И одна из милых головок — «Петехка» зовут ее детишки — удивлялась и спрашивала у старшего брата:

— Как это стена могла стоять на курьих ножках?

А брат все уже знает. Он учится в пятом классе.

— На курьих ножках? — повторяет он. — Это сказано в кавычках… для красного словца…

А маленькая головка не понимает ни курьих ножек, ни кавычек, ни красного словца. Как это слово может быть красным или зеленым?

Но тут прибегает запыхавшийся Диванчик:

— Что завалилось? Где там завалилось? Господь с вами! Как это стена сама может завалиться? Может быть, это землетрясение?

А жильцы все шумели: слыхано ли? Как это каменная стена стоит себе и стоит и вдруг ни с того ни с сего заваливается?..

Наконец решили: выделить дворовую комиссию во главе с Геслом для расследования происшествия.

Долго расследовать не пришлось. Пару дней спустя уже висело объявление о созыве общего собрания жильцов.

Гесл усиленно размахивал колокольчиком, но ничего не помогало. Это не профсоюзное собрание. Здесь можно позволить себе разговаривать всем вместе. Во-первых, веселее, во-вторых, скорее будет. Не слышно, что говорят? Так и это неправда! У каждого свой голос.

Но Гесл все-таки звонил колокольчиком, пока все не замолчали, и тогда он взял слово. Он рассказывал, что стена рухнула потому, что вплотную к ней стояла уборная и Диванчик, экономя деньги на вывозку нечистот, вырыл в пустовавшем, закрытом на замок стойле глубокую яму, куда все стекало. И еще рассказывал Гесл, что и большой каменный дом тоже на ладан дышит — стоит ведь он еще со времен короля Яна Собесского. Он требует капитального ремонта. Его нужно перелицевать.

Товарищ представитель жилищной кооперации выступил и сказал, что Диванчику не под силу сделать такой ремонт. Да он и не захочет! Поэтому дом переходит в жилкооп.

Взял слово и Диванчик:

— Вам, я думаю, всем ведь известно, — сказал он, — что человек я мягкого характера, человек я тихий. Но как поможет тут моя тихость, когда за душой нет ни гроша… Подождать надо; может, улучшится положение…