Татьяна Лисицына - Любовь под соснами (СИ)

В школу я в тот день не пошла, чтобы проводить маму в больницу. У подъезда ждал новенький «Мерседес» с шофером, который предусмотрительно выскочил при нашем появлении и помог сесть. В машине пахло кожаными сидениями, играла спокойная музыка. Мы всю дорогу держались за руки. У больницы попрощались, и мама попросила меня быть умницей. Возвращаясь домой в той же машине, на том же сидении, я думала о том, что все случится уже сегодня.

Дома я снова улеглась на диван. После школы мне позвонила Корзина и предложила куда-нибудь пойти. Я отказалась, прекрасно понимая, что ее болтовня будет меня раздражать. Более того, я буду завидовать, что она спокойно вернется домой к родителям, а я должна буду отдаться Петровичу, чтобы мы с мамой остались в таком же тепле, как моя подруга. Не знаю, сколько раз мне пришлось напомнить себе, что, если мама смогла это сделать ради меня, значит, я тоже смогу. Только вот что мне потом делать с собой? Как жить с этим?

В тот вечер Петрович вернулся здорово выпивший. То ли он тоже волновался, то ли напиваться вошло у него в привычку. Услышав звук открывающейся двери, я замерла на кухне, понимая, что уже не смогу проскользнуть к себе в комнату и сделать вид, что сплю. Сбросив ботинки, он протопал на кухню. Мы неловко поздоровались. Он попросил налить ему воды, что я и сделала. Пока он пил, я смотрела в окно на белые сугробы, напоминая себе, как холодно на улице. Он спросил про маму и засопел. Его глаза прожигали меня насквозь. Наверно, мысленно он несколько раз раздел меня. Мне казалось, что я окаменела, ноги приросли к полу. В конце концов, поставив стакана на стол, он подошел ко мне. Волосатая рука обхватила грудь и начала ее тискать. Он прошептал мне на ухо:

— Я схожу от тебя с ума. Надеюсь, ты не собираешься отказываться от своего обещания?

Я немного отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Где бы вы хотели это сделать?

— Ты умная девочка. Иди в спальню, я сейчас приду.

В спальне еще пахло мамиными духами, и я с трудом подавила рыдание. Раздеваясь, чтобы занять ее место в кровати, я чувствовала, как неровно бьется в груди мое бедное сердце. Простыня показалась мне холодной, я дрожала от страха и жалости к себе. Уже не просто сегодня, уже сейчас. Шаги в коридоре. Он остановился перед кроватью. Толстый лысый владелец моего тела.

— Убери одеяло.

Я повиновалась. Некоторое время он смотрел на меня, потом быстро сбросил одежду. Против своей воли, я смотрела на его тело, задыхаясь от отвращения. Не может быть, чтобы он был моим первым. Я не смогу. Я умру. Он тяжело навалился на меня, кусая губы и дыша перегаром. Грубо раздвинул мне ноги и ткнулся членом. Не знаю, какое из чувств было сильнее: боль, стыд, отчаяние. На какой-то момент все заглушила боль. Я застонала, но он зажал мне рот поцелуем, продолжая двигаться и пыхтеть, заходя все глубже и глубже. Наконец, он издал стон и замер, упав на меня. Прижатая к кровати, я лежала под ним раздавленная физически и морально. Внутри все горело огнем. Он отодвинулся в сторону.

— А ты не обманула. И, правда, девочкой оказалась. Уж не помню, когда я так долбился, — он противно захохотал.

Я так долго мылась в ванной, что вся моя кожа распарилась и покраснела от горячей воды. Но вряд ли мне когда-либо суждено отмыться. Нам, женщинам-беженкам, тем, которые готовы отдать свою гордость за теплый угол и счастье близких, даже в дорогих сапожках ходить по грязи босиком.

Но я сделала это. Смогла. Хоть и грязная, но сильная. И у мамы будут деньги на хорошее лечение и лекарства. Я завернулась в халат и вышла в коридор. Чтобы попасть к себе, нужно пройти мимо гостиной, откуда раздавался звук включенного телевизора. Петрович окликнул меня.

Я медленно вошла.

— Я купил таблетки. Здесь есть инструкция. Пока попьешь эти, потом проконсультируемся с врачом.

Я взяла упаковку и вышла, едва удерживаясь, чтобы не нагрубить. У себя в комнате забралась под одеяло. Там, куда входил его отвратительный орган, все болело. Но хуже всего было мое душевное состояние. Мне не хотелось жить дальше. Я не знала, как пойду в школу. Мне казалось, что я сойду с ума от зависти к девчонкам, у которых нормальное детство. А больше всего я боялась маму. Она посмотрит на меня и все поймет. Я даже не могла себя пожалеть, до того казалась себе омерзительной.

Петрович оставил меня в покое на несколько дней. В наш второй раз он даже попытался быть со мной нежным. В спальне уже выветрился запах маминых духов. Я погасила свет. На этот раз он был трезв и даже начал гладить меня по груди. Не тискать, а именно гладить. В спальне висели очень темные шторы, и я не могла видеть его толстых пальцев. И тут произошло то, за что мне стыдно до сих пор. При всей моей ненависти, при всем моем отвращении к этому мужчине, мои соски затвердели. И он это заметил. Должна признаться, что к четырнадцати годам я уже умела испытывать оргазм. Более того, он был мне необходим, чтобы получить разрядку. Наверно, поэтому моя грудь так предательски подвела меня. До сих пор для меня осталось загадкой, как можно ненавидеть и кончать. Но видимо это шутки того, кто нас создал. Тело и душа — две отдельные и не связанные между собой половины. Моя душа болела и стонала, а тело получало удовлетворение.