Татьяна Лисицына - Любовь под соснами (СИ)

— Грудь-то у тебя ого-го стала, — он грубо ущипнул меня за сосок. — Еще подросла, с тех пор, как я ее трогаю. Тебе же нравится, а?

Я отвернулась, что было воспринято, скорее как смущение, я же испытывала желание надеть ему на голову кастрюлю с горячим супом. То ли от неожиданности, то от того предчувствия, что это только начало его извращений, я почувствовала себя еще больше использованной, чем обычно.

Кем я только не была потом. Женщиной-кошкой, женщиной-вамп, служанкой, госпожой с хлыстиком. Кстати, надо отдать должное, однажды я с огромным удовольствием вытянула его по спине хлыстом. Он тоже привыкал делать мне больно. Брал меня, где попало. В коридоре, кухне, ванной. Однажды нас чуть не застукала мама. Я жила в увеличивающемся кошмаре и не видела выхода, кроме как убийства. Через три месяца Петровичу пришлось пойти еще на уступку. Для того чтобы положить маму в очередную больницу, требовалась прописка.

Мое сердце сжалось, когда мама искренне поблагодарила его. Когда мы остались одни, она заметила, что он не такой уж и плохой человек. Я отвернулась. Болезнь изменила маму, она сосредоточилась на себе и не замечала окружающее. А я все больше и больше накручивала себя, что должна вспомнить о своей гордости и перестать быть удобной подстилкой и кухаркой в одном лице. А недавно после юбилея Петровича, где ему подарили большой аквариум, к моим обязанностям добавилась еще одна — кормление рыбок и покупка корма.

И вдруг произошло то, что никак не ожидалось. В наш класс прямо посередине года пришел новенький. Классная посадила его ко мне: Корзина болела гриппом. Сказала мимоходом, что нас с Зинаидой давно пора рассадить, мол, много болтаем. Мельком взглянув на меня, паренек сел. Я слышала, как шептались девчонки за моей спиной. Наверно, обсуждали, как мне повезло: новенький был симпатичным. Широкоплечий, высокий, с почти сросшейся линией бровей над карими большими глазами. Он тут же начал копаться в сумке. Достал тетрадку, учебник, ярко-зеленую ручку и уперся взглядом вперед. То ли на доску, то ли на блеевшую что-то про характер Андрея Болконского нашу одноклассницу.

Я нарочито зевнула и отвернулась к окну. Денечек был серый, хмурый, апрельский. Голая ветка жалобно билась в окно. Мне почему-то пришла в голову мысль, что ей холодно и одиноко. И она подобна мне. Именно это я чувствовала последние полгода. Нервы мои были на пределе. А я все никак не могла найти выход из положения.

— Воронцова, мечтать, конечно, приятнее, но вернитесь к нам, пожалуйста. — Нина Ивановна стояла у доски, глядя в мою сторону. Кое-кто захихикал. В классе меня не любили. Да я и не старалась никому понравиться или с кем-то подружиться. Держались мы с Корзиной особняком, и я вовсе не была в восторге от того, что нас рассадили. Мы же не первоклашки, в конце концов. Справедливости ради надо отметить, что учителя меня не любили тоже. Училась я кое-как, с тройки на четверку, держалась независимо. Независимость эта моя, впрочем, шла не от излишне высокого мнения о себе, а скорее от моей ущербности, внутреннего стыда, с которым я никак не могла справиться. Я чувствовала себя развращенной, испорченной и грязной.

— Я попрошу вас поделиться книгой с вашим соседом. Сегодня мы будем разбирать характер Наташи Ростовой. Я взяла второй том Толстого и положила на середину парты. Рядом с моим ухом прошелестело «спасибо».

Повернув голову, я встретилась с его большими глазами. Мелькнула мысль, что они похожи на мои. Такие же карие. Только вот выражение их было другое: ласковое, как у олененка. Я же, когда смотрела на себя в зеркало, видела загнанное животное. Разыскивая нужную главу, в которой Наташа убегала с Анатолем Курагиным, мы придвинулись ближе и наши плечи соприкоснулись. Мне вдруг стало хорошо и спокойно. Настолько хорошо, что я, казалось, так бы и сидела, не шевелясь, чувствуя, как сквозь рукав пиджака проникает его тепло.

Артем провожал меня домой в тот же день. Мы шли по бульварам, даже не держась за руки, но мне, впервые с моего приезда, показалось, что этот мир не плох. Даже без солнца, столь мною любимого, мне казалось, что равнодушный город улыбался мне окнами разноцветных особняков. Новый знакомый рассказывал о себе. До этого учился в Питере, а потом отца перевели на другую должность. Повысили. Мама не хотела переезжать, он тоже. Там прошло его детство, а здесь у него нет друзей. Слушая его, я ощущала, какая пропасть между нами. Он был неискушенным ребенком, я женщиной, которая знала непростительно много для своего возраста.