Арман Лану - Свидание в Брюгге

— И гарем не помогает?

— Какой там! Моя пантера на старости лет совсем остервенела от ревности, а девки так сами под тебя и лезут! — Он довольно засмеялся, сощурив глаза, и Продолжал: — Кстати, друг, посмотрел бы ты Мию, мою служанку. Она все время шлепается в обмороки. Как бы не пришлось мне повитухой быть на праздники.

Робер обратил внимание на это неожиданное для него «тыканье». Оливье встал и, положив руку на плечо друга, сказал:

— И ты, Робер, тащишь эту ношу. Война… Ну что ж, пойду посмотрю малютку. — Он уже совсем собрался идти, но замешкался и бросил между прочим: — Странная все-таки эта подлюга-планета: каждый второй на ней все чего-то ищет, терзается, подавай ему другую жизнь. Как вы считаете?

Изнемогая от духоты, тяжелой, пропитанной запахами пива и кипящей в масле картошки, Робер, Жюльетта и Лидия предавались беседе, пытаясь с помощью слов вернуть время, истекшее с их последней встречи. В Арденнах идет снег. На Мезе вот-вот тронется лед. Матери Оливье — Лидия жила у нее — сейчас лучше, хотя ревматизм и дает о себе знать. Она мечтает уехать из Динана и поселиться опять в милой, веселой Фландрии, по которой она так истосковалась. Лидию тоже грызет тоска; как бы ей хотелось вернуть старые счастливые времена, когда они жили в Брюсселе и Оливье занимался картинами.

— Боже мой, — шептала она, — такое выпустить из рук!

Жюльетта мрачно слушала подругу, всем своим видом выражая безоговорочное одобрение ее словам. Меганк, больной в отпуске, прикладывался уже к третьей кружке. Он сидел все в той же позе под рекламой, простодушно приглашавшей участвовать в соревновании почтовых голубей, и все так же пристально следил за играющими, один из которых не переставая сквернословил и гоготал в лицо окружающим, раздувая тугие, лоснящиеся щеки:

— Godfernondedomm! Godfernondedomm!

Спустя несколько минут вернулся Оливье.

— Ну как? — обратился к нему Фернан.

— Переутомление. Я дал ей успокаивающее и уложил в постель…

— Да ты с ума сошел!

— Ничего, завтра утром проснется и будет свеженькая, как молодая кобылица.

— А я сегодня должен из-за нее волчком вертеться?

— А если б она ночью опять грохнулась в обморок?

— Вот сука! Это где же она так переутомилась? Ладно, можешь не рассказывать. Ах, дрянь! Чучело огородное! Я покажу тебе переутомление! Сколько с меня за консультацию?

— Пустяки, не стоит. Ну, что, друзья, потопали?

И они отправились в Марьякерке.

— Сегодня утром, сказала Жюльетта, когда они уже были в машине, — мы гуляли с Доминикой, а какой-то тип мочился на дерево прямо на виду у всех. Мерзость!

— Это вам померещилось, — сказал Оливье. — А вообще-то вы отдаете себе отчет, где вы находитесь?

— Померещилось! Может быть, у меня галлюцинации?

Не обращай на него внимания, — сказала Лидия, — он еще больше не в своем уме, чем его больные!

— Во всяком случае, нормальный человек не стал бы принуждать мать с ребенком оставаться в окружении маразматиков, извращенцев и сатиров!

— Мало того, — Оливье еще подлил масла в огонь, — в окружении каких-то лекаришек, еще более опасном, чем все остальное.

Картина повторилась: решетчатые ворота, краснорожий привратник, центральная аллея, арка, желтый фонарь, часовня, их дом. И когда они выходили из машины, навстречу им, как всегда, бросился улыбающийся Пьетер, выразивший бурную радость при виде девочки. Вне себя от ярости, Жюльетта прошипела:

— Он-то всем тут и заправляет.

Робер схватил Жюльетту за воротник пальто, почти оторвав ее от земли и, подталкивая в спину, несмотря на ее протесты, впихнул на крыльцо, где Оливье уже открывал дверь. Они гурьбой, толкаясь, смеясь, ввалились в дом, и плохое настроение Жюльетты постепенно вытеснилось общей веселостью. Сверху, с лестничной площадки, на них смотрела сестра-монашенка, а из-за ее плеча выглядывал хлипкий молодой человек. Он шумно приветствовал их:

— А, наконец-то! Не хотите ли закусить с дороги?

Разозленная присутствием постороннего человека, Жюльетта резко оттолкнула Робера, а святая сестра с легкой ухмылкой на губах величественно проплыла мимо. Она и не такое видала, — слава богу, нагляделась на этих эскулапов! Но не она была предметом внимания Жюльетты, а молодой человек, который спускался по лестнице.

— Здравствуй, Фред, сукин ты сын! — завопил Оливье. — Ну и наделал ты дел! Должен тебе сказать, я отнюдь не недоволен, что вижу тебя опять здесь!

На Жюльетту вдруг напал нервный смех. Она билась, словно в истерике. В этом Фреде она узнала того самого мужчину, которого несколько минут назад обвинила в извращенчестве.