Арман Лану - Свидание в Брюгге

И уже знакомая сцена: дружеское рукопожатие Эгпарса, озорное — Оливье, непривычное и вызывающее замешательство — Робера.

— Он директор пивоваренного завода в Генте, — давал пояснения Оливье, — из породы обольстителей. Поскольку его блондинки требовали больших расходов, он пошел на своего рода мошенничество. В один прекрасный день его застали в чем мать родила у курзала Остенде: он «дополнял» недостающими деталями — внушительных размеров, но мастерски вылепленными — пышнобедрую Матильду; впрочем, из-за Матильды город разделился на два лагеря: свободомыслящие ей рукоплещут, а люди благовоспитанные в негодовании отворачиваются. И пришлось красавца мосье Ланглуа изолировать от общества. Благовоспитанные и по сей день никак не успокоятся.

— Ланглуа — истерик, — сухо оборвал его Эгпарс, и Роберу показалось, что временами главврача раздражает несерьезный тон и чрезмерная словоохотливость его помощника. — Эгпарс уточнил: — Не в общепринятом смысле слова, отнюдь. У него мифомания. Чаще недугом этим страдают женщины. То, что называют шармом. Интересно было бы взглянуть на историю под этим углом зрения, показать ее повороты через Аспазию, Попею, Мессалину, — о последней, кстати, ничего другого и не знают, — и Агнессу Сорель, Дю Барри, Жозефину… Кстати, это помогло бы переосмыслить понятие «женская притягательность»…

— Сразу видать холостяка, — не преминул вставить Оливье, сверкнув белозубой улыбкой.

— Итак, у мужчин это встречается реже. Их называют обольстителями. Из их рядов вербуются Казановы, Сен-Жермены, Калиостро и, может быть, Месмеры, хотя случай Месмера более сложный. У меня лично Месмер вызывает восхищение. Шарлатаны не лишены приятности. Наш друг Оливье Дю Руа по своему психическому складу тоже немного расположен к этому.

— Благодарю, мосье, — отозвался Оливье, отвесив поклон, каким мог бы похвастаться персонаж Комедии дель арте.

— Не удивляйтесь, мосье Друэн. Все здоровые люди носят в себе зародыши душевных болезней, отчего такая нудная вещь, как здоровье, приобретает некоторую интересность. Я, например, склонен к меланхолии. А в вас, мосье Друэн, должно быть, чередуются подъемы и спады настроения, не так ли?

— Вы абсолютно правы, доктор.

— Вы потенциальный циклотемик… Так уж устроен человек. Поэтому психиатрия — увлекательнейшая из наук. Это увеличительное стекло, через которое просматривается механизм работы мозга так называемых нормальных людей. Возьмите хотя бы Мориака…

— Да, Мориака, — с удовольствием подхватил Оливье. — Будь внимателен, Робер, у мосье Эгпарса имеется ряд замечательных мыслей, касающихся литературы…

— Так вот что пишет Мориак: «Я много работал. Дети расшумелись. Шум все больше и больше действовал мне на нервы, и был момент, когда я, вне себя от ярости, вскочил и бросился к ним, готовый изрубить их на куски. Но я ограничился выговором, и на этом дело кончилось». То, что испытал Мориак, — но он-то сумел в себе это подавить, — вот это самое состояние толкнуло несколько дней назад некоего инженера из Дамма на преступление: он зарубил топором собственную жену, потому что она, выполняя какую-то домашнюю работу, производила слишком сильный шум. Мы все устроены одинаково.

— Можно вам задать один вопрос, доктор? Вы уверены, что парень, которого вы только что отпустили, снова не напьется вдрызг?

— Кто, Меганк?

— Да. И что очаровательный мосье Ланглуа снова не начнет…

— Похабить Матильду, — заключил Оливье. — Потому что у него прямо руки чешутся.

— Я не уверен, мосье Друэн. Абсолютно не уверен. Мы ходим по земле и не изолированы от жизни. Мне кажется, что мосье Ланглуа не примется за старое, по крайней мере, в той форме, какая может вызвать протест общества. Но я совершенно не уверен, что он не выкинет какой-нибудь другой несуразицы. Что касается Меганка, то я назначил с ним свидание на второе января. Если он пройдет мимо Счастливой звезды, можно считать, что он выдержал испытание. Если же он там задержится, завтра мы снова увидим его здесь.

— Тогда чем же объяснить эти отпуска?

— Они входят в комплекс лечения. Это один из методов перевоспитания больных. Еще недавно больницы такого типа существовали не ради больных. Не для них, а против них. Чтобы защитить общество. Теперь больница пытается существовать ради самих больных. Больница как жизнедеятельный организм против больницы-тюрьмы.

Эгпарс все время забегал вперед, что не мешало ему вести оживленную беседу со своими спутниками.