Арман Лану - Свидание в Брюгге

Сравнение опять вернуло его мысли к войне.

Оливье спросил:

— Он, кажется, беспробудно счастлив?

— Приступы случаются периодически и длятся по шесть месяцев, правда, ремиссии бывают долгие.

— Ах да, вспомнил. Его перевели к нам из другой больницы. Он валлонец.

Вероятно, решил Робер, недуг Жана объяснялся теми же причинами, что и недавнее состояние Робера, вызванное песней, которая влилась в него сладкой отравой. Да, что и говорить, утешительного мало.

И снова Робер подумал, что Жюльетта, может быть, и не совсем не права: странно, что у него самого не возникло желания бежать отсюда, хотя должно было бы возникнуть.

Однажды перед телевизионной камерой ему пришлось заменить Этьена Лалу на одной показательной хирургической операции, которую он выдержал только потому, что чувствовал на себе взгляды трехсот тысяч телезрителей; но все время, пока шла операция, демонстрирующая успехи пластической хирургии, его подмывало вскочить и кинуться прочь. «Они вынесут меня отсюда на носилках», — сверлила его мысль, между тем как он пытался изобразить безмятежность. Так вот здесь он еще больше чувствовал себя не в своей тарелке, но тем не менее бежать отсюда ему не хотелось. Неуемное любопытство заставляло Робера идти дальше, он пытался хоть что-то понять в болезни, которая, по словам Оливье и Эгпарса, может пустить ростки в совершенно здоровом организме, но при этом она не просматривается рентгеном, не прослушивается стетоскопом, не обнаруживается никакими анализами.

Санитары и двое больных играли в биллиард. Эти двое абсолютно ничем не отличались от сотен тысяч других людей, которые сейчас играли в биллиард где-нибудь во Франции, или в Италии, или в другой стране, и, если б не белые халаты, невозможно было бы сказать, кто тут из троих больной. Робер услышал сухое щелканье шариков пинг-понга. Оливье взял ракетку у одного из играющих и послал шарик противнику. Тот слегка отступил и ловко отразил резкий удар. Шарик летал, отскакивая от ракеток, над самой сеткой. Один раз Оливье промахнулся, шарик покатился по полу и застрял между ботинками застывшего в неподвижности молодого человека. Партнер Оливье нагнулся к ногам больного и деликатным жестом вызволил шарик. Молодой человек сидел на стуле с плотно сведенными коленями, в очень неестественной позе: искривившись на правый бок. Получалась нелепая ломаная линия. Упершись руками в колени, он неотрывно смотрел в одну точку и даже не шелохнулся, когда к нему подошли за шариком. Он ничего не видел: ни шарика, ни больного, который положил его обратно на зеленый стол, он не заметил, что игра возобновилась, не слышал Оливье, который, возвращая ракетку, сказал своему противнику: «Вы слишком сильны для меня, старина».

— Шизофреник, — кивнул в его сторону Оливье. — Кататоник. До его сознания ничто не доходит. Он замурован в себе. И, вероятно, что-то видит там, внутри, но что?

Робер чувствовал, что отныне он завербован этим миром, который предстал ему не в привычном романтическом флере, а обнаружив свой истинный характер — действительно необычную, но тонкую организацию.

— Просто позавидуешь их умению создавать стереотипы, — говорил Эгпарс. — Например, стереотип дня: в определенный час — определенные движения, и они умудряются свести их число до минимума. Я уже знаю, что если зайду в эту палату в такой-то час, то такого-то больного я застану в такой-то позе.

Однако к концу их неторопливого обхода Робер стал замечать вокруг какое-то оживление. Увидев Оливье, к нему подошел чем-то озабоченный молодой человек и принялся втолковывать ему, сколь велики достоинства шлема мотоциклиста, — «если больной ударится в нем головой о стену, он не почувствует боли». Робер не удивился, услышав, как Оливье вполне серьезно возразил: «Да, но рыцарские доспехи в этом смысле лучше». Парень призадумался, его мысль напряженно работала, он прикидывал, он не спешил с ответом.

— Нет, все-таки в них спать неудобно. Я предпочитаю шлем мотоциклиста.

— Хорошо, изложите письменно свои соображения, а я доведу их до сведения службы охраны труда.

Где-то совсем рядом включили радио; музыка приближалась, Робер узнал этот медленный томный вальс, он запомнил его еще с утра.

— А что, музыка действует на них как-то успокаивающе?

— Если ты имеешь в виду обслуживающий персонал, то да. У музыкального ящика — автоматический переключатель. Вообще-то музыку передают для больных, но услаждает она главным образом обслуживающий персонал. Им велено развлекать больных музыкой, играми, что они и делают, но не слишком заботясь о душе своих подопечных. Они же не святые. Им не так уж много платят. Они хоть знают свое дело, и на том спасибо. А святого содержать — никаких денег не хватит.