Артемий Ульянов - Записки санитара морга

Пришло время признать сухой очевидный факт. С тех пор, как я заснул на диване в «двенашке», в отделение не поступило ни одного трупа. Почему? Есть два варианта – теоретически допустимый и вероятный.

В теории существует возможность того, что за все то время, что я спал, перевозки в патанатомии не было. Хотя на практике это невозможно. С тех пор, как морг одной из районных больниц закрылся на ремонт, объем работы у нас значительно увеличился. Как минимум пять-шесть визитов за ночь были гарантированы.

Вероятный вариант прост – я попросту сладко спал в «двенашке». А в это время бригады трупоперевозки безрезультатно звонили в дверь. И если это действительно так…

Тогда прошлой ночью был исполнен классический балет вокруг закрытой мертвецкой. Дают его нечасто, я лишь однажды был свидетелем. Либретто ниже.

Итак, первый акт. Бригада перевозки, уставшая жать на затертую кнопку звонка, едет к центральной проходной, чтобы оттуда звонить дежурному терапевту. Спросив его, какого хрена закрыт морг, возвращаются к надежно закрытым дверям патанатомического отделения. Дежурный врач тоже направляется в морг, но через подвал. И тоже встречает запертые двери. Он настойчиво трезвонит, слушая монотонную трель фальшивого механического соловья.

Звонки ментам, стук в окна – следующее действие этого административно-технического балета. Итак, все тщетно – морг будто вымер. Значит, пришло время появиться техническому дежурному.

Неспешно добравшись с другого конца обширной территории госпиталя, он важно достанет из кармана дубликаты ключей. Казалось бы, финал. Ан нет! Уверенные в том, что теперь попадут в морг, технарь и терапевт находят машину перевозки, что притаилась за углом прачечной. Находят, хоть и не без труда, и начальственным тоном выговаривают водителю и санитару за незаметную парковку. А те в ответ вежливо посылают их забористым матом.

Когда они все вместе возвращаются к приемным воротам во внутреннем дворе, то уже звенит третий звонок, а зал почти полон. Впереди второй акт, в самом начале которого все действующие лица обнаруживают, что в замках повернуты ключи – попасть внутрь не удастся. Технический дежурный посрамлен дежурным терапевтом, водителем и санитаром перевозки.

На сцене появляются эпизодические персонажи – скучающие менты. Они деловито проясняют обстановку, хотя и не собираются участвовать в развитии сюжета. Им просто очень интересно, но вскоре они удаляются. Терапевт и технарь решают позвать на помощь мифические силы, а именно – дежурного слесаря. Персонаж известный, воспетый ЖЭКами, однако встречается редко, потому что всегда на вызове. Дежурные терапевт и технарь не теряют надежды и отправляются на поиски слесаря. Водитель и санитар перевозки ворчливо, но беззлобно матерят их вслед.

Дело близится к финальному занавесу, остался только третий акт. Дежурные находят слесаря и ответственно сопровождают его к месту предполагаемой развязки. На полпути троих героев подстерегает новая напасть – забыт фонарик. Все возвращаются за ним и – снова в путь.

Те же и слесарь вновь появляются у дверей морга. Слесарь колдует над замком, за ним пристально наблюдают дежурные. Замыкает композицию бригада перевозки, матеря дежурных вполголоса, чтоб не мешать работать слесарю. Развязка уж близка, и публика на взводе. Все ждут финальный танец слесаря. Он наконец-то важно сообщает всем, что дверь надо демонтировать, а это только утром, ведь требуется разрешение.

Заключительная сцена. Дежурные и слесарь матерят друг друга. Над ними ржет бригада перевозки. На заднем плане топчется кордебалет из любопытных ментов. Бригада перевозки покидает сцену. Цветы, поклоны, крики «автора».

Утром на сцене появляется главный герой сего действа – ночной санитар, который спал, уехал по неотложным делам или крутил роман с молоденькой хорошенькой сестричкой в главном корпусе. Все, кто способен материться, матерят его, но руки не поднимают. Занавес.

Признаюсь, я был абсолютно уверен, что именно такой сценарий и разыгрался прошедшей ночью. Он сулил мне мрачные перспективы, на переднем плане которых отчетливо виднелось позорное увольнение. А уж потом из него вырастали угрызения совести, безденежье, поиски работы… Тяжелая тоска, питавшаяся злобой на самого себя, плотно прижала мое сознание, не давая вздохнуть. Живописные картины, изобилующие унизительными подробностями, поплыли перед глазами, словно вырастая друг из друга. Склизкое предчувствие позора застилало воспоминания о Стиксе. «Может, соврать что-нибудь этакое… А что?» – беспомощно подумал я. И стало еще противнее.