Двор на уровнях первого и второго этажей был замысловато перекрещен веревками, на которых сушилось белье.
Водопроводный кран находился во дворе. Уборная — тоже. Дверь уборной запиралась на висячий замок. У каждой семьи имелся свой ключ. К воротам снаружи был прибит кусок серого картона, на нем надпись большими буквами: «Во дворе уборной нет». Объявление предназначалось для прохожих. Уборную ежедневно чистили, мыли, выплескивая на ее цементный пол воду из ведра. И тем не менее оттуда постоянно шел неприятный запах. (Его-то и имел в виду этим утром негодник Джейхун.) Уборная находилась как раз под комнатой, где жили его родители. Поэтому у них пахло особенно нестерпимо.
Фуад поднялся по железной лестнице на второй этаж. Войдя в галерею, увидел: мать сидит на полу, треплет шерсть, разложенную на паласе; на табуретке лежит полосатый матрасник.
— Добрый вечер, мама.
Черкез-арвад вскочила на ноги. Обрадовалась:
— Добро пожаловать, сынок! Не ждали тебя… Так давно не был у нас…
— Как отец?
— Сейчас, слава богу, ничего. Утром врач приходил, померил давление. Уже поменьше — сто пятьдесят. А вчера прямо испугались — двести десять…
— А как сегодня нижнее?
— Нижнее — неплохое: восемьдесят. Но доктор говорит, если разница между верхним и нижним очень большая — тоже нехорошо. Это правда?.. Сейчас он спит.
Они прошли в комнату.
Едва переступив порог, Фуад тотчас ощутил родной, милый сердцу запах выглаженного белья. Все детство Фуада было овеяно этим запахом. Когда отец был на фронте, Черкез-арвад зарабатывала на жизнь стиркой. У нее были постоянные заказчики. В их комнате на кроватях всегда лежали груды высушенного белоснежного белья — простыни, пододеяльники, наволочки, полотенца, носовые платки и прочее. Мать гладила на столе большим чугунным допотопным утюгом.
Фуад помогал матери: относил белье заказчикам, получал с них деньги.
Кроме этой комнаты, он за всю свою жизнь нигде никогда не встречал такого запаха.
Подумал: «А почему у нас дома я никогда не ощущаю такого?… Очевидно, все дело в утюге… Румийя стирает только небольшие вещи и гладит их электрическим утюгом».
Курбан-киши не спал. Лежал на кровати с открытыми глазами, натянув одеяло до подбородка. В изголовье на табуретке — газеты, лекарства, очки, четки, стакан чая. Лысая голова отца отливала желтизной.
Фуад подумал с некоторым сожалением: «Да, гены — вещь упорная. Я — весь в отца: тоже уже лысею».
Взгляд Курбана-киши был устремлен на аквариум с рыбками, стоявший на тумбочке у окна и подсвеченный специалыюй лампой. Более тридцати лет, с тех пор как закончилась война, отец держал рыбок. Это была его страсть, его хобби, как теперь говорят.
Аквариум был большой, комната — маленькая. Несмотря на это, отец ни за что не соглашался переселить рыбок в галерею. «Там скверный воздух, — отвергал он советы матери. — Во всяком случае, хуже, чем здесь, в комнате…»
— Добрый вечер, папа.
Курбан-киши перевел взгляд на Фуада. Глаза — усталые, печальные.
— Добрый, добрый. Сколько лет, сколько зим! Каким это ветром?..
Действительно, он уже больше месяца не был у родителей. Изредка звонил, справлялся, как живут. Раньше хоть раз в неделю наведывался, а в последнее время… Проклятый цейтнот! Вечный проклятый цейтнот!
— Да вот заглянул, папа… Как себя чувствуешь? Как это случилось?
— Откуда я знаю? Так, ни с того ни с сего… Вчера сидел, читал газету — вдруг голова закружилась, затылок будто свинцом налился… А Черкез на базар ушла.
Вмешалась мать:
— Прихожу, вижу: он лежит, бледный как мертвец. Я — к Анаханум, она прибежала, измерила давление… — Анаханум работала в районной поликлинике медсестрой. — Было немного повышенное. — «Очевидно, скрыли от отца, сколько у него было в действительности», — догадался Фуад. — Мы позвонили в «Скорую помощь», вызвали врача…
— А почему мне не позвонили?
— Звонили — тебя не было дома.
— Да, вчера я ездил в Сумгаит — на собрание. Вернулся около двенадцати.
Мать вздохнула:
— Приехала врач из «Скорой помощи», молоденькая совсем…
Курбан-киши перебил:
— Ерунду какую-то наговорила и уехала. Видно, ничему их там, в институте, не учат…
Теперь мать перебила отца:
— Нет, зачем так говорить? Она укол тебе сделала, лекарство дала, сбила давление…
— Врачиха мне сказала: сердце у вас хорошее. Наверное, говорит, просто понервничали…
Мать опять перебила:
— С чего это тебе нервничать? Ничего ведь такого не было… — Повернулась к сыну: — Накануне днем он спустился во двор, поболтал с Фейзуллой-киши… Вечером мы телевизор смотрели, спектакль телевизионный — «Тещу». Понравилось — и ему, и мне. Настроение у него было хорошее. Рано лег спать. Чего ему нервничать?
Читать дальше