Маргрит де Моор - Крейцерова соната. Повесть о любви.

Примерно около полудня Сюзанна Флир пыталась выпустить на волю неведомо как попавшую в ее комнату черную бабочку, для этого она встала на подоконник и уже в следующую минуту вылетела из окна. Ее номер находился на третьем этаже. Она громко вскрикнула и едва успела схватиться за крепкие, в палец толщиной, ветви дикого винограда Глоуар де Бордо — это растение прижилось в здешних краях и особенно бурно разрослось вдоль стен, выходящих на юго-запад.

В ее комнате в это время находился Мариус ван Влоотен. Сюзанна вспомнила о нем, лишь когда улеглась суматоха и сама она несколько успокоилась, пропустив на каменных ступеньках террасы пару глотков вина. Она обвела взглядом подоспевших на выручку друзей и, заметив меня, знаком попросила меня подойти. “Мариус…”, — промолвила она, одной рукой прикрываясь крахмальной белоснежной скатертью, которую официант второпях сорвал со стола, — Сюзанна была нагая. Девушка красноречиво устремила взгляд на окна, которые, насколько мне было известно, были окнами ее спальни.

Я обнаружил его в полном смятении в коридоре третьего этажа. Мариус ван Влоотен был в ту пору мужчиной с хорошей фигурой, имел отточенные манеры и одевался, несмотря на свою слепоту, с известной элегантностью. Но сейчас я встретил его метрах в трех от лестницы в измятых серых брюках и косо застегнутой незаправленной сорочке. Когда я его увидел, он только что совершил полный круг вокруг своей оси, ощупал руками стену и наткнулся на павлиньи перья, красовавшиеся в высокой вазе на табурете. Он отдернул руки, словно испугавшись, в эту же секунду я заметил на его лице смертельную бледность, сигнал бедствия, и сразу понял, что он боится не за себя и что все это никак не связано с действительностью, с реальностью фактов. Ведь он, должно быть, уже слышал, что его девушка спасена.

— Все закончилось благополучно, — сказал я после того, как проводил его в ее комнату и мы оба присели на краешек кровати.

То, что я ему рассказал, он, мне кажется, уже мог знать и так, благодаря своему слуху и открытому окну: в начале сиесты в тени оранжереи сидели и разговаривали между собой несколько молодых музыкантов, при этом подальше, из теплицы, время от времени доносились грохочущие звуки — это садовник перемешивал лопатой песок с известью. Потом раздался пронзительный крик: “Помогите!”, после чего минуты три-четыре Сюзанна Флир провисела над землей, ухватившись за увивавшие стены ветки, тем временем внизу для нее наскоро устанавливали и раздвигали лестницу. Словно богиня, она спустилась по ней, утопила босые ноги в лавандовой клумбе, наверное, показавшейся ей теплой, и бросила лишь: “Черт возьми, как же я перепугалась!”

Он не проявил никакого интереса. Только молчал и тяжело дышал. Мы посидели с ним так еще некоторое время, на смятой постели, я видел разбросанное по полу белье, его отброшенную трость и желтое платье и почти осязаемо чувствовал рядом с собой злую панику, страх за возлюбленную, умирающую вопреки очевидности, пытающейся убедить его в том, что реальная жизнь потихоньку, без всякой трагедии, пошла себе дальше своим чередом.

Он молчал, стиснув зубы, и наконец проговорил: “Если меня сейчас не вырвет, я задохнусь”.

Я проводил его в ванную, поднял крышку унитаза и помог ему устроиться в нужном положении.

С трогательной неловкостью она протянула в сторону сначала правую руку, затем точно так же левую: аварийные выходы. Она сказала, что в случае отключения освещения в проходе загорятся аварийные лампочки. Я наклонился к иллюминатору, чтобы еще раз увидеть величественную, изумительную картину, которую представляет собой с высоты устье Жиронды. “Она хотя бы понимает, насколько все это для него серьезно? Знает ли она, что за двадцать лет ни одна женщина так его не взволновала?” Я был в ту минуту убежден, что Сюзанна Флир пошла на авантюру со слепым, как вообще идет на любовную авантюру женщина, — пускается в этот маленький водоворот играючи и страстно, всего лишь чтобы убедиться, что данный мужчина ее хочет. Но связать свою судьбу с судьбой другого человека — это уже совсем другая история.

Из разных источников я постепенно узнавал о том, как они сумели поладить. Несмотря на то, что я проводил с ними немало времени, от моего внимания ускользнула их растущая близость, я просто не обратил на это внимания. Но оглядываясь назад, мне сегодня ясно одно: двадцать минут, в течение которых Мариус ван Влоотен вновь впустил в свою жизнь любовный мотив, с его собственной, трудно управляемой силой, были теми двадцатью минутами, в течение которых Шульхоф-квартет с невероятным блеском исполнял “Крейцерову сонату”.