Маргрит де Моор - Крейцерова соната. Повесть о любви.

— Послушайте, — сказал Ван Влоотен. — Я люблю после обеда съесть что-нибудь сладкое.

— Да. Я тоже.

Как раз в эту минуту я заметил стюарда и кивнул ему.

Нам принесли профитроли.

— Как мы правильно сделали, — пробормотал Ван Влоотен, откусывая от пирожного. И затем, возвращаясь к теме, продолжил:

— Сопереживание композитора! При всем моем уважении, сударь, я считаю это не более чем индивидуальным допингом. Уж вы-то, такой умник-разумник, должны бы об этом знать.

— Должен бы это знать?

— Да, должны!

Его голос зазвучал резко. В ответ на что я примирительным тоном спросил: “И что же в результате применения допинга? В результате этого, скажем так, непридуманного индивидуального возбуждения?”

— Само произведение, сударь. Иначе говоря, форма, в рамках которой музыка становится музыкой.

Я облизал свои пальцы. Ван Влоотен пытался выудить из кармана носовой платок. Разворачивая бумажную салфетку, я стал рассуждать об огромном влиянии, которое оказывает музыка на нашу душевную жизнь — об этом было известно уже древним грекам.

— Они думали, что фригийский лад угрожает интересам государства, — сказал я.

Он с раздражением меня исправил.

— Вы, наверно, хотели сказать — миксолидийский. Но я понимаю, что вы имеете в виду.

— Музыка нами манипулирует, — сказал я.

— Это верно.

— Но в то же время она, естественно, может пробудить в нас только то, что, пусть в дремлющем виде, в нас уже было.

Он стал засовывать свой носовой платок в карман и довольно чувствительно заехал мне локтем в бок.

Я продолжал: “И, нравится вам это или нет, но в этом квартете бесспорно скрыто нечто такое, что по своей природе гораздо сильнее сопереживания”.

Он ничего не ответил и отвернулся, словно не желая продолжать этот разговор.

Тихо, но все же несколько громче гудения моторов я произнес слово: “Ревность”.

И затем, на время оставив наш диалог, стал размышлять о скрипучем голосе альта. Квартет был написан быстро, кажется, всего за восемь дней. Но он, Яначек, обдумывал этот сюжет много лет. И вот, очевидно, наступает наконец такой момент, когда тема заявляет о себе.

— К чему вы, собственно говоря, клоните? — спросил Ван Влоотен минут через десять. Он выпрямился в кресле. — Говорите!

— Ни к чему я не клоню. Я даже не понимаю, о чем вы.

Что за муха его вдруг укусила? Я слышал его ворчание, но не мог разобрать слов.

— Потрудитесь, пожалуйста, вспомнить, что я вам только что рассказывал о моих женщинах! — закричал он.

Я достал сигареты.

— Давайте не будем устраивать шума, — сказал я и щелкнул зажигалкой.

Когда я теперь об этом вспоминаю, мне до сих пор непонятно, что послужило поводом для следующего: рядом с нами, в проходе, стюардесса, присев на корточки, заметала в совок осколки наших рюмок. Сам я, согнувшись пополам, пытался собрать рассыпавшиеся по полу сигареты, что было непросто, потому что слепой, казалось, так и норовил растоптать их ногами.

15 августа я покинул Шато Мелер-Брес. Это было через два дня после того, как закончился мастер-класс и был сыгран последний концерт. Самолет в Амстердам вылетел с опозданием минут на двадцать, в семь часов вечера. Все происходило в некоторой спешке, крылатая машина только еще начала набирать высоту, а в проходе между креслами уже появилась молоденькая стюардесса и принялась излагать правила безопасности в полете. Я перевел взгляд с вида на девушку, которая с серьезным выражением лица демонстрировала на себе, как застегиваются воображаемые ремни. Глядя прямо перед собой, она сказала: “Оттяните ремни” и показала. Еще она сказала: “Проследите, чтобы столик был убран, и закрепите спинку кресла в вертикальном положении”. Ее голос слегка дрожал, как будто от страха, и я подумал, что она всего во второй или в третий раз в жизни проводит подобный инструктаж для пассажиров на борту. Так или иначе я не мог избавиться от мысли, что в эти минуты в воздух поднимается ящик с десятками человеческих жизней внутри. Это самый безопасный способ передвижения, подумал я, но не мог не вспомнить о крушении самолета в Хитроу, о котором сообщили чуть больше недели назад. Статистика приводит доказательства с помощью цифр, в своей убедительности не уступающих законам природы. Стюардесса обратилась к нам с просьбой еще некоторое время не курить, а я задумался о возможно существующих, но пока что не открытых законах опасности, которые действуют в отношении каждого в отдельности с предпочтением какой-нибудь странной детали.