Лю Чжэньюнь - Я не Пань Цзиньлянь

— Сначала говорили, что за лекарствами пошлют завтра, на сегодня у меня были свои планы.

Немного погодя он заводил снова:

— Я давно говорил, что сначала нужно брать деньги, а потом уже лечить, так не слушают же. Теперь вот приходится мучиться.

Потом добавлял:

— Разумеется, нужно проявлять человечность, но где гарантия, что не найдутся желающие воспользоваться этим!

Ли Сюэлянь сперва хотела было объяснить ему, что в их больницу она попала без всякого намерения, ее привезли без сознания. Палатой и лекарствами все эти дни она тоже пользовалась без умысла, поскольку четверо суток провела без сознания. к тому же, потратившись на такую внушительную сумму, она вовсе не отказалась оплачивать выставленный счет. Ведь на рынок Дунгаоди они как раз ехали к ее родственнику за деньгами. Однако, во-первых, она чувствовала такую слабость, что ей было лень тратить силы на болтовню, а во-вторых, не думая, что когда-нибудь снова с ним встретится, она не хотела зря скандалить. Это еще понимающему человеку можно что-то доказывать, а если напоролся на дурака, он все равно останется при своем мнении. Поэтому едва открыв рот, Ли Сюэлянь его закрыла и, уставившись в окно, всю дорогу ехала молча.

Через час после въезда в Пекин «скорая помощь» добралась до рынка Дунгаоди. Здесь продавал кунжутное масло младший двоюродный брат тетки Ли Сюэлянь, Лэ Сяои, который перебрался в Пекин семь лет назад. Ли Сюэлянь была старше Лэ Сяои на двенадцать лет. Когда Лэ Сяои исполнилось три года, его мать заболела гепатитом. Отцу нужно было определить ее на лечение, к тому же, опасаясь заразить ребенка, он привез Лэ и в семью Ли Сюэлянь, где мальчик прожил целых три года. Лэ Сяои очень поздно начал говорить, в свои три года он не мог произнести ни одной нормальной фразы. Младшему брату Ли Сюэлянь, Ли Инъюну, тогда было восемь лет. Он терпеть не мог Лэ Сяои и зачастую подбирался к нему сзади и оседлывал. а Ли Сюэлянь, напротив, оберегала Лэ Сяои. Усадив мальчика на плечи, она уходила с ним в поле на покос, где ловила ему кузнечиков для забавы. Когда Лэ Сяои подрос, он помнил ее доброту. Каждый раз, когда, продав в Пекине масло, он возвращался домой, то заезжал к Ли Сюэлянь. в свою очередь Ли Сюэлянь, приезжая в Пекин подавать жалобу, останавливалась в лавке у Лэ Сяои. Тот без всяких оговорок брал на себя ее питание и проживание. Более того, по вечерам он копался с ней в ее бумажках, и хотя ему было непонятно, каким образом ничтожное дело приняло такой серьезный оборот, он, не раздумывая, становился на сторону Ли Сюэлянь и поддерживал ее. в общем, в своем младшем двоюродном брате Ли Сюэлянь была уверена, поэтому сейчас, в трудную минуту, решила обратиться именно к нему. Ли Сюэлянь помнила, что кунжутная лавка Лэ Сяои находится в северо-восточном углу рынка. Слева к ней примыкала лавка, где продавали ослятину, а справа — где продавали живых и забитых курей. Когда машина «скорой помощи» остановилась у рынка, Ли Сюэлянь собрала все свои силы и в сопровождении Аньцзина, врача из деревни Нютоучжэнь, спокойно прошла через весь рынок в его северо-восточный угол, однако лавки Лэ Сяои она там не нашла. Слева и справа все также торговали ослятиной и курами, а вот на месте кунжутной лавки теперь продавали жареные семечки и орехи. Растерявшись, Ли Сюэлянь тут же обратилась к новому продавцу:

— А где же Лэ Сяои, который раньше продавал здесь кунжутное масло?

— Не знаю такого. Когда я арендовал это место, тут уже никого не было.

Тогда Ли Сюэлянь подошла к продавцу ослятины:

— Братец, что случилось с Лэ Сяои, который рядом с тобой торговал кунжутным маслом?

— Он уже месяца три как съехал.

— А не знаешь ли куда?

— Не знаю.

Тогда Ли Сюэлянь направилась к продавцу кур. Тот как раз забивал птицу, поэтому на ее вопрос даже не поднял головы, лишь нетерпеливо покачал ею в знак того, что ничего не знает. Ли Сюэлянь совсем растерялась, растерялся и Аньцзин, который приехал вместе с ней за деньгами. Однако волновались они по разным поводам. Ли Сюэлянь переживала, что не может найти родственника, в то время как Аньцзин заподозрил, что его обманывают. Он грубо схватил Ли Сюэлянь:

— Обмануть нас решила? Мне тут с тобой некогда дурака валять, у меня дел невпроворот!

Ли Сюэлянь на это только всплеснула руками:

— Он всегда был здесь, кто его знает, куда он вдруг делся!

— Мне это без разницы, давай деньги! а если не отдашь, увезу обратно в нашу деревню!

Ли Сюэлянь вдруг заплакала. Плакала она не потому, что не могла найти Лэ Сяои и возвратить долг, а потому, что Аньцзин собирался снова везти ее за сто с лишним километров в деревню Нютоучжэнь, из-за чего она опаздывала подать жалобу в Дом народных собраний. Оставалось всего полтора дня до закрытия съезда. Покупатели, заметив, что на женщину орет какой-то тип, стали собираться, чтобы поглазеть на эту сцену. Кто-то решил было их помирить, но услышав, что спор касается денег, предпочел не вмешиваться, поэтому народ их обступать обступал, но в разборку не лез. в самый разгар скандала мимо них со свиной тушей на плече проходил толстяк в клеенчатом переднике, в руке он держал острый нож, судя по всему, это был мясник. Увидав толпу, он скинул с себя свиную тушу и просочился в самый центр, чтобы узнать, в чем дело. Выяснив, что Ли Сюэлянь ищет хозяина кунжутной лавки, он потянул женщину к лавке, где продавали ослятину: