Жорж Коншон - В конечном счете

— Черт возьми, вы хотите сказать, что эта война не имеет к нам никакого отношения? А что, война в Испании, по-вашему, имела? Однако сотни парней отправлялись туда добровольно. И если бы теперь речь шла об Испании, вы бы, наверное, сказали мне: «Валяй, Рей, из тебя выйдет герой…»

— При чем тут Испания? — перебил его Ле Руа.

— А вот при чем: я только и гожусь на то, чтобы драться. Если бы этот гнилой строй научил меня чему-нибудь другому, мне бы и в голову не пришло пойти защищать западную цивилизацию. Вот это я и хочу сказать. Господин Этьен, давайте начистоту, как мужчина с мужчиной, разве я не прав?

Марк не ответил. Он прекрасно понял, что Рей и не думает завербоваться, что все это пустые слова.

Рей налил себе большую чашку кофе и намазал шесть ломтей поджаренного хлеба: два маслом, два вареньем, два и маслом и вареньем. Смотреть, как он управляется за столом, было одно удовольствие.

— Так вы сегодня зададите жару всем этим господам из банка?

— Не знаю, — сказал Марк. — Не знаю, кто кому задаст жару.

— Главное, верить в успех. В этом все! Человек, который верит в успех, стоит троих, а то и четверых. Я верю в вашу победу. Я готов биться об заклад…

— Помолчал бы ты лучше, Рей, — сказала Полетта.

— Нет, я еще не кончил. Так вот, атаковать их надо сразу же. Не давать им опомниться. Вы должны нокаутировать их в первом же раунде, иначе они вас уложат.

— Согласен.

— Я вам говорю то, что чувствую, я привык говорить напрямик.

— Налить вам еще кофе?

— Нет, — ответил Марк, — мне пора идти. Я завезу ребят в школу, ладно?

Дети уже стояли одетые.

На улице по-прежнему дул ветер, но уже выглянуло бледное солнце. Марк высадил девочку у подъезда материнской школы [1] Материнские школы — начальное звено системы народного образования во Франции, воспитательные учреждения, обслуживающие детей в возрасте от трех до шести лет. (Здесь и далее примечания переводчиков.) . Мальчик уже ходил в «настоящую» и очень этим гордился. Сидя в машине, он забавлялся тем, что опускал и поднимал стекло.

— У вас прекрасная машина, господин Этьен.

— Нет. Она старая.

— Это неважно. Я люблю и старые машины. Вот моя школа…

Мальчик коснулся губами щеки Марка. У него была круглая стриженая голова и круглые, черные, блестящие глаза.

— Все будет хорошо, господин Этьен, — проговорил он вдруг быстро и очень серьезно.

Марк оставил свою машину на бульваре Инвалидов и пешком дошел до авеню де Бретей. Старухи выходили из церкви Сен-Франсуа Ксавье. Как только они показывались в дверях, ветер едва не сбивал их с ног.

— Хау ду ю ду, Марк? Ну как? Кремень? Готовы к бою?.. Поглядите только, как он спокоен!.. Филь бы не был таким молодцом. Куда ему!.. Филу, Марк пришел! — выпалила одним духом Мари-Лор Морнан с обычной для нее аффектацией.

Марк давно уже понял, что эта аффектация порождена не столько манерой держаться, принятой в той среде, к которой принадлежала Мари-Лор, сколько искаженной до неузнаваемости и анахронической американоманией, ставшей модной после Освобождения и поддерживаемой теперь чтением великого множества американских романов.

— Здравствуй, поборник справедливости! Покажись-ка, рыцарь без страха и упрека! Как поживаешь? — раздался из столовой голос Филиппа Морнана.

— Очень хорошо, — ответил Марк.

— Садись, возьми грейпфрут.

На нем был халат из темно-розового кашемира. Он никогда не одевался, как все, но при его росте — метр девяносто один или девяносто два — и непропорционально длинных ногах некоторая эксцентричность в одежде ему скорее шла. Вообще Марк считал, что Филипп может разрешить себе многое такое, чего он, Марк, никогда бы себе не позволил.

— Возьми, возьми грейпфрут, старина! Тебе надо быть терпким, как тысячи грейпфрутов, чтобы тебя не так легко было съесть.

— Нет, — сказал Марк, — лучше налей мне что-нибудь покрепче.

— Виски?

— А рома у тебя нет?

— Это та гадость, из которой делают грог? — спросила Мари-Лор и воскликнула: — Фи, Марк! Как было в Немуре?

— Мрачно.

— Вы где-нибудь бывали? Встречались с людьми?

— Нет.

— Бедняжка!

— Ну, а как поживает банк? — спросил Марк.

— Здоров как бык. Я никогда еще не видел такого процветающего банка, — ответил Филипп.

Филипп был прекрасный юрист, обладавший исключительными, прямо-таки фантастическими знаниями. Можно было только диву даваться, как он успел их приобрести. Он уверял всех, что очень ленив, и никто этого не опровергал. Но он всегда мог ответить на любой вопрос. Он напоминал тех маньяков, знатоков истории Наполеона, которые, не задумываясь, назовут поименно семь потомков второго повара на острове Святой Елены, чтобы выиграть стиральную машину в радиовикторине.